Послание «Юрьеву» было напечатано самим адресатом не позднее 1821 года в ограниченном количестве экземпляров без указания места и года издания[111], но распространения среди декабристов не получило. Это можно объяснить тем, что круг людей, среди которых стихотворение имело хождение, с декабристским не пересекался. Поэтические послания Пушкина другим членам «Зеленой лампы» также в декабристском кругу не разошлись. Популярными среди декабристов стали только те стихотворения поэта, в которых политический радикализм совмещался со строгой моралью, прежде всего «Чаадаеву», «Кинжал» и «Вольность». Для декабристов совмещение либертенного и либералистского дискурсов не допускалось не только в жизни, но и в поэзии. Пушкин олицетворял противоположное начало, где политическая свобода не только могла, но и просто обязана была сочетаться с широким спектром жизненных удовольствий.
Здесь проходит водораздел не только между Пушкиным и декабристами, но и между декабристами и дружеским литературным обществом «Зеленая лампа». Кажется, можно наконец подвести итоги долгой полемики и ответить отрицательно на вопрос, была ли «Зеленая лампа» декабристской организацией. Ответ этот следует из тех же предпосылок, что и объяснение того, почему Пушкина, несмотря на дружбу со многими членами тайного общества и сочувствие их целям, нельзя отнести к декабристам. Сочетание эротического, либертенного и либерального дискурсов было раздражающим и неприемлемым и для правительства, и для декабристов. Поэтому примерно в одно и то же время правительство отправляет поэта в ссылку под духовный надзор[112], а Верховная дума Южного общества накладывает запрет на знакомство с ним.
Итак, хотя по форме выражения оценка Горбачевского звучит резче других суждений современников, по существу она совпадает с многими из них[113] и отражает то, что В. Э. Вацуро назвал «социальной репутацией» Пушкина среди декабристов. Конечно, с конца 1850-х — начала 1860-х годов декабристы избегали критиковать Пушкина публично, потому что в контексте послереформенной общественной борьбы критика личности поэта приобретала разночинное звучание, которого большинство декабристов в нее не вкладывали, судя поэта сообразно с дворянскими представлениями о чести. Горбачевский выразил свое мнение с демократической прямотой, нарушив тем самым сословное табу. В этом прежде всего и состоит отмеченный Парсамовым «демократизм» Горбачевского, сближавший его с писаревской критикой. Очень вероятно, что и в 1880 году, когда М. И. Семевский декларативно отказался публиковать отзыв Горбачевского, он еще сохранял свой «нигилистический» подтекст. Будь он обнародован, историческим фоном ему послужили бы торжества по случаю открытия памятника Пушкину в Москве и речь Достоевского, в которой прозвучало: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа, сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое… И никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин».
Смывая «печальные строки»
Общеизвестно, что событием, во многом определившим восприятие личности Пушкина современниками, стала высылка поэта из Петербурга в мае 1820 года — так называемая «южная» ссылка. Значительно реже отмечалось, что в пушкинском творчестве это, бесспорно, ключевое событие получает две различные интерпретации: первая рассматривает расставание с Петербургом как добровольный отъезд, вторая — как изгнание. Первая интерпретация находит свое подтверждение в стихотворениях «Погасло дневное светило…» («Искатель новых впечатлений, / Я вас бежал, отечески края; / Я вас бежал, питомцы наслаждений…» — II, 147[114]) и «Я видел Азии бесплодные пределы…», в начальной главе «Кавказского пленника», в «Эпилоге» «Руслана и Людмилы», очень определенно в письме Дельвигу от 23 марта 1821 года. Вторая — в стихотворениях: «В стране, где Юлией венчанный…» (Из письма Н. И. Гнедичу от 24 марта 1821 г.), «К Овидию», «Чедаеву», «Ф. Н. Глинке». Первая точка зрения определяется установкой Пушкина, как в поведении, так и в творчестве, на образ Байрона; вторая ассоциируется с образом Овидия.
Ю. М. Лотман объяснил это различие разнообразием культурных интересов Пушкина, определившим многообразие сосуществующих биографических масок, которые поэт произвольно примерял, исходя из внутренних эстетических интенций: «В известном смысле „беглец“, добровольно покинувший родину, и „изгнанник“, принужденный ее оставить насильственно, в этой системе идей выглядели как синонимы»[115]. Красивое построение Ю. М. Лотмана получило некоторое распространение среди пушкинистов[116]. Однако приведенная точка зрения не объясняет, а вернее, не замечает многого из того, что предполагает объяснение, например, что пушкинские установки, о которых шла речь, не синонимически сосуществуют, а хронологически следуют одна за другой. Так, тема «добровольного отъезда» из Петербурга возникает летом 1820 года и сменяется в творчестве Пушкина темой «изгнания» только весной 1821 года, на рубеже марта — апреля. Это происходит резко и не может объясняться простым стремлением Пушкина снять одну поэтическую маску и надеть другую. В самом деле, еще в письме А. А. Дельвигу от 23 марта 1821 года из Кишинева поэт пишет другу в Петербург:
112
См. письмо М. С. Воронцова А. Д. Гурьеву от 24 июля 1824 года: «Государь император по дошедшим до Его Величества многим сведениям изволили усмотреть, что коллежский секретарь Пушкин, к несчастью, не только не переменил поведения и дурных правил, кои ознаменовали первые шаги общественной его жизни; но даже распространяет в письмах своих предосудительные и вредные мнения» (Александр Сергеевич Пушкин. Документы к биографии: 1799–1829. СПб., 2007. С. 446).
113
Ср., например, отзыв о Пушкине декабриста Д. И. Завалишина: «Он всеми силами добивался быть приняту в Тайное общество, но его заповедано было не принимать, зная крайнюю его изменчивость, и чем ближе кто его знал, тем более был уверен в этом крайнем его недостатке, имея множество фактов быстрых его переходов от одной крайности к другой, и законное основание не доверять ему из одного тщеславия проникнуть в великосветский и придворный круг, чтобы сделаться там „своим“ человеком, что в нем всегда подмечали» (Писатели-декабристы в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980. Т. 2. С. 247–248).
114
Здесь и далее цитаты из произведений Пушкина, если цитируемое издание не оговаривается особо, даются по изданию:
115
116
См.: