Известно, что, хотя Анненков посетил лишь некоторые из лекций Мицкевича[15], ему мог быть доступен их полный текст в конспектах А. И. Тургенева, который посетил их все[16]. О знакомстве Анненкова с мессианскими идеями Мицкевича свидетельствует скептическая оценка этих идей, данная им на страницах его воспоминаний «Замечательное десятилетие. 1838–1848»[17]. Можно поэтому определенно утверждать, что оценка «Пророка», данная Мицкевичем, была известна Анненкову, и отсутствие упоминания об этом стихотворении в его книге являлось значимым для осведомленного читателя.
Возможно, Анненков просто не разделял мнение Мицкевича о том, что «особое состояние», которого потребовало написание стихотворения, «продлилось всего несколько дней, а потом началось моральное падение». Еще более вероятно, что, не упоминая вовсе о стихотворении «Пророк», Анненков выражал несогласие с официальной биографической легендой о Пушкине, связавшей создание стихотворения с аудиенцией у Николая I[18]. О нежелании Анненкова повторять официальную версию говорит и отсутствие в его труде каких-либо подробностей возвращения Пушкина из Михайловской ссылки в Москву и встречи поэта с императором. Этому ключевому и действительно поворотному в жизни Пушкина событию Анненков посвящает всего одну фразу:
Тотчас по прибытии в Москву, Пушкин имел счастие быть представлен государю императору. Скажем здесь, что впоследствии, во всех случаях жизни своей, Пушкин вспоминал о наставлениях, преподанных ему в это время отеческою снисходительностию монарха, не иначе как с чувством благоговения и умилением[19].
Не упоминая о стихотворении «Пророк», Анненков не касается также и других деталей, составивших богатейшую тему «Пушкин как пророк», поскольку идея пророческого дара Пушкина, питаемого общением с императором, была Анненкову глубоко чужда. Выразить же свое несогласие иначе как просто не упомянув о «Пророке» и пророчестве Анненков не мог.
Такое умолчание указывает на несогласие Анненкова не только с той версией официальной биографической легенды об особых отношениях Пушкина с царем, которая сложилась сразу после смерти поэта (более всего в письме Жуковского С. Л. Пушкину)[20], но и с поздним ее развитием, выраженным Гоголем в его знаменитой статье «О лиризме наших поэтов» (1845); она впоследствии вошла в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» (1852).
Определение «лиризма», данное Гоголем, не оставляет сомнений в том, что под «лиризмом» писатель имеет в виду профетизм:
…в лиризме наших поэтов есть что-то такое, чего нет у поэтов других наций, именно — что-то близкое к библейскому, — то высшее состояние лиризма, которое чуждо движений страстных и есть твердый возлет в свете разума, верховное торжество духовной трезвости[21].
По мнению Гоголя, поэтами, воплощавшими «высшее состояние лиризма», были Ломоносов, Державин и Пушкин. Из произведений Пушкина, отражающих это «высшее состояние», Гоголь указывает на стихотворение «Пророк».
В качестве родовых черт русского профетизма Гоголь назвал, во-первых, любовь к России, к ее особому пути, и, во-вторых, любовь к царю[22]. При этом Гоголь сравнивает «лиризм наших поэтов» с «библейским», имея в виду еврейских пророков, говоривших об особой миссии сынов Израиля и бывших при этом собеседниками и советчиками царей. Именно личные взаимоотношения русских поэтов с монархами, по мнению Гоголя, и делали из поэта пророка — и поэтому особое внимание Гоголь уделяет взаимоотношениям Пушкина с императором Николаем I. Не случайно статья о «Лиризме наших поэтов» была написана в форме письма Жуковскому, главному создателю биографической легенды об особом характере отношений Пушкина с царем[23].
В отличие от Анненкова, который предпочел не упоминать суждения Мицкевича о профетизме Пушкина, Гоголь сочувственно цитирует лекции Мицкевича:
Царственные гимны наших поэтов изумляли самих чужеземцев своим величественным складом и слогом. Еще недавно Мицкевич сказал об этом на лекциях Парижу, и сказал в такое время, когда и сам он был раздражен противу нас, и всё в Париже на нас негодовало. Несмотря, однако ж, на то, он объявил торжественно, что в одах и гимнах наших поэтов ничего нет рабского или низкого, но, напротив, что-то свободно-величественное: и тут же, хотя это не понравилось никому из земляков его, отдал честь благородству характеров наших писателей. Мицкевич прав[24].
15
16
См.: Письмо А. И. Тургенева к К. С. Сербиновичу от 21 апреля 1842 года // Русская старина. 1882. Т. 34. № 4. С. 193;
17
См.:
18
20
Письмо В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 года // Пушкин в воспоминаниях современников.
21
23
Об этом: