Впоследствии отец его совершенно правильно отмечал: «Нет сомнения, что в лицее, где он в товарищах встретил несколько соперников, соревнование способствовало к развитию огромного его таланта».
Первым из этих соперников был Илличевский. Уже осенью 1811 года он состязается с Пушкиным в написании баллады, вероятно, по образцу «Людмилы» или «Громобоя» Жуковского.
Вскоре эти случайные литературные соревнования принимают более регулярный характер. В конце 1811 года или в самом начале 1812-го состоялось первое открытое состязание лицейских поэтов. Это случилось на уроке профессора русской и латинской словесности Кошанского.
Товарищ Жуковского по Московскому университетскому пансиону и приятель Батюшкова, он был одним из лучших знатоков античной литературы в России. Кошанский переводил древних рапсодов, сам писал стихи, был в курсе современной лирики и нередко читал на своих лекциях новейших поэтов. Влияние его стихотворных переводов сказалось на антологических опытах Батюшкова, а впоследствии и Пушкина. Как раз в начале лицейского курса вышла книга Кошанского — «Цветы греческой поэзии».
Приобщение лицеистов к науке и практике стихотворства входило в круг педагогических обязанностей Кошанского, и он с полным вниманием отнесся к этой проблеме. Он дружески работал над первыми рукописями своих слушателей, стремясь возбудить в них интерес к самостоятельному поэтическому творчеству.
Для первого состязания в поэзии Кошанский предложил первокурсникам одну из тем, намеченных в соответственном разделе его «Реторики» (фиалка, лилия в пустыне, роза.) Там же были приведены стихи Державина:
В другой своей книге — «Цветы греческой поэзии» Кошанский приводит аналогичный куплет «современного поэта». Вероятно, такого же небольшого стихотворного фрагмента ожидал Кошанский и от своих слушателей.
Титульный лист «Цветов греческой поэзии» Н. Кошанского (1811).
По этому сборнику античной лирики лицеисты знакомились с греческими поэтами.
Бесспорным победителем состязания, по позднейшему свидетельству И. И. Пущина, вышел Пушкин. Он, видимо, побил рекорд как быстротой исполнения («Пушкин мигом прочел два четверостишья…»), так и высоким качеством своих катренов («которые всех нас восхитили»). Кошанский заинтересовался опытом и унес его с собой.
Этот ранний набросок Пушкина не дошел до нас. Но та же тема Кошанского разрабатывается поэтом в 1814-1815 годах в прелестных французских стансах «Avez vous vu la tendre rose…» («Вы нежную видали ль розу…») и в коротеньком лирическом стихотворении «Где наша роза?», в котором нет и тридцати слов и где трактовка образа поражает своим лиризмом и живописностью.
Дальнейшее свидетельство Пущина — «наши стихи вообще не клеились» — вызывает некоторое сомнение. Ведь среди участников турнира находилось еще несколько даровитых поэтов. Здесь был Илличевский, который рано стал мастером малых жанров — надписей, мадригалов, описаний — и славился именно легкостью своего стихотворчества. В 1815 году в журнале «Кабинет Аспазии» он поместил довольно звучное стихотворение «Роза». В начале курса он даже считался первым поэтом лицея. Хотя среди воспитанников и существовали две партии, спорившие, кому из двух поэтов отдать преимущество, тем не менее Илличевского товарищи прозвали Державиным, а Пушкина только Дмитриевым. Но уже через три года не Илличевский, а Пушкин считался первой надеждой молодой русской поэзии далеко за стенами лицея.
В классе Кошанского находился и Дельвиг, написавший в 1814 году стихотворение «Фиалка и роза». При некоторой лености и незначительных способностях к наукам, Дельвиг с малых лет отличался «живостью воображения» и влечением к поэзии. Пушкина поразил его вымышленный рассказ об участии в походе 1807 года. Отец Дельвига был военным, и мальчик с поразительным правдоподобием описывал товарищам различные опасности, которым он подвергался, следуя в обозе за воинской частью своего отца. Пушкин чрезвычайно ценил такие устные рассказы, правильно усматривая в остроумном замысле и художественной убедительности импровизации признаки подлинного творчества. В устных коллективных рассказах лицеистов Дельвиг первенствовал неизменно, поражая товарищей богатством интриг и затейливостью сюжетов. Еще в детстве он увлекался мифологией, а в лицее, углубляя этот интерес, указал своим товарищам, в том числе и Пушкину, путь к античной поэзии. Сам он особенно полюбил Горация, прилежно изучал его на уроках Кошанского и дал замечательные образцы од в латинском духе, восхищавших Пушкина «необыкновенным чувством гармонии и классической стройности».