Выбрать главу

Для образованного дворянина той поры владение некоторыми художественными навыками, начатками искусств было такой же неотъемлемой частью воспитания, как умение фехтовать, знание французского языка, владение искусством верховой езды. Набросать портрет, сделать зарисовку в путевом блокноте, сочинить "альбомное" стихотворение хуже или лучше умел почти каждый. А танцевать умели все. И только начисто лишенные музыкальных способностей ни разу не попробовали "накропать" мазурку или вальс. Слава дилетанта украшала дворянина. Ведь само слово "дилетант" происходит от итальянского dilettante (любитель) и, согласно словарям прошлого века, означает "любитель музыки и искусств вообще". Так называли человека, занимающегося творчеством "для собственного удовольствия, а не как художник или артист по профессии". Сухой педантизм профессионализма считался уделом низших слоев общества.

Пушкин начал отстаивать свое право называться профессиональным литератором много позже, чем стал знаменитым поэтом. Глинка до конца жизни прилагал усилия, чтобы в глазах людей своего круга оставаться барином, который занимается музыкой прежде всего для собственного удовольствия. Это было время, когда директор типографии М. Л. Яковлев издавал свои романсы; помощник министра финансов Н. Н. Норов и камер-юнкер Е. И. Штерич печатали собственные музыкальные опусы; то же делал литератор Н. И. Павлищев и многие, многие другие. Между тем некоторые из этих людей были истинно талантливы. От композиторских опытов дипломата и литератора А. С. Грибоедова дошли до нас два крохотных вальса, и оба — поистине маленькие шедевры.

Танцы для многочисленных и разнообразных балов писали и профессиональные музыканты — придворные, служивые, крепостные. Но очень часто мелькали в сборниках имена "дилетантов из дворян": П. Долгорукий, В. Оболенская, Л. Горчакова. В. Трубецкая... Их музыка не предназначалась для исполнения в благоговейной тишине концертных залов. Она выполняла совсем другую роль — давала четкую метроритмическую основу для танцевальных фигур. На остальные ее достоинства могли обратить, а могли и не обратить внимания. Сохранилось любопытное свидетельство о первом публичном исполнении музыки Глинки. Юный чиновник ведомства путей сообщения написал для бала у княгини Хованской французскую кадриль. Вот как об этом вспоминает его приятель, П. Степанов: "Музыка заиграла, пары задвигались, начались разговоры, и дамы слушали не музыку, а речи своих кавалеров. Музыка прошла незамеченной. Тем не менее Глинка был очень доволен: в первый раз он явился перед публикой, и мы им гордились".

При всей неровности художественных достоинств отдельных произведений, авторы бальной музыки с великолепной отвагой, порой блистательно и эффектно решали поставленные перед ними задачи. Используя привычные штампы и создавая новые ритмоинтонации, во множестве варьируя знаменитые мотивы эпохи и почти случайно, во внезапном порыве вдохновения находя свежие мелодические обороты, они донесли до наших дней что-то очень важное для понимания дворянского образа чувств. Ибо ни одно из искусств не обладает такой магической властью над нашим воображением, как музыка.

Однако сама по себе музыка бальных танцев еще не дает объемного представления о том, "как это было". Прелесть бала заключалась не только в танцах. При всех диктуемых этикетом условностях поведения, именно бал становится "лирическим центром" общественной жизни эпохи. Сама атмосфера бала казалась пропитанной многообразными оттенками лирического чувства: от легкого бального флирта до встреч, решающих судьбу (вспомним пушкинское "верней нет места для признаний"). В бальном церемониале было много театрального, но это был театр особого рода, театр, где зрителями и актерами были одни и те же люди. Культура бального поведения, сама драматургия бала требовали от участников некоторого артистизма. Он был необходим не только во время танца. Умение вести светский разговор, умение с достоинством снести обидно затянувшееся ожидание между танцами, умение не показать разочарования, замаскировать равнодушие, проявить снисходительность, выразить заинтересованность — все эти умения на ярко освещенной десятками перекрестных взглядов "сцене бального зала" были обязательными для "властвующего собой" светского человека. Неспособность соответствовать этикету замечалась и высмеивалась, нежелание играть привычную роль воспринималось как фрондерство. При этом надо помнить, что на балу всегда было место неожиданности, сюрпризу, случайности. Живая непредсказуемость придавала каждому балу новый интерес. Поразившие и запомнившиеся детали обсуждались в письмах, попадали в мемуары. В колоритной подробности, сохранившейся в памяти мемуариста, подчас можно обнаружить характернейшую черту, важную для понимания быта эпохи. Вот только один пример.