принимал и полного единомыслия между молодым Пушкиным и "литературным мнением" Лицея не было1.
Наиболее тесными были дружеские связи Пушкина с Дельвигом, Пущиным, Малиновским и Кюхельбекером. Это была дружба на всю жизнь, оставившая глубокий след в душе Пушкина. Но и здесь не все было просто. Политические интересы лицеистов зрели, у них складывались сознательные свободолюбивые убеждения. Потянулись нити из Лицея к возникшему движению декабристов: Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер и Вальховский вошли в "Священную артель" Александра Муравьева и Ивана Бурцева. Пушкин приглашения участвовать не получил. Более того, друзья скрыли от него свое участие.
В дальнейшем, когда Пушкин смотрел на лицейские годы с высоты прожитых лет, все сглаживалось. Потребность в дружбе "исправляла" память. Именно после разлуки, когда Лицей был за спиной, воспоминания оказались цементом, который с годами все крепче связывал "лицейский круг". Братство не слабело, а укреплялось. Это видно на одном примере. 9 июня 1817 года на выпускном акте Лицея был исполнен прощальный гимн Дельвига:
Простимся, братья! Руку в руку! Обнимемся в последний раз! Судьба на вечную разлуку, Быть может, здесь сроднила нас! Друг на друге остановите Вы взор с прощальною слезой! Храните, о друзья, храните Ту ж дружбу, с тою же душой, То ж к славе сильное стремленье, То ж правде ~ да, неправде - нет, В несчастье - гордое терпенье, А в счастье - всем равно привет!
Лицеисты первого выпуска, конечно, запомнили все стихотворение наизусть, и каждая строка из него звучала для них как пароль. Пушкин в дальнейшем несколько раз пользовался этим стихотворением Дельвига именно как паролем, позволяющим несколькими словами восстановить в сознании лицейских друзей атмосферу их юности. В стихотворении "19 октября" (1825), посвященном лицейской годовщине, Пушкин, обращаясь к моряку-лицеисту Ф. Ф. Матюшкину, находившемуся в кругосветном путешествии, писал:
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял "На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!" {//, /,425).
' Томашевский Б. В. Пушкин, кн 1 (1813-1824). М. - Л., 1956, с. 40-41.
11
Строки
Судьба на вечную разлуку, Быть может, здесь сроднила нас1
слегка перефразированы Пушкиным, но лицеисты, конечно, их узнавали Еще более значим другой пример известные строки из послания "В Сибирь"
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье (III, 1, 49)
были понятной отсылкой к тому же гимну Дельвига В несчастье - гордое терпенье
То, что у Дельвига представляло дань общим местам элегического стиля, заполнялось у Пушкина реальным содержанием Переезд из Царского Села в Петербург, где большинство лицеистов должно было вступить в службу гражданскую или военную, - элегическая "вечная разлука", кругосветное путешествие - реальная "долгая раутука", "в несчастьи - гордое терпенье" поэтическое общее место "Гордое терпенье" "во глубине сибирских руд" звучало совершенно иначе У этих поэтических цитат было и скрытое значение Читатели, получившие в руки томик альманаха "Северные цветы" на 1827 год где бы то напечатано стихотворение "19 октября", не могли знать, чьи слова вложил Пушкин в уста своему другу моряку - это было понятно лишь лицеистам Не публиковавшееся при жизни послание "В Сибирь" обошло всю декабристскую каторгу и известно было далеко за ее пределами, но "вкус" строки о "гордом терпеньи" был до конца понятен только лицеистам - в частности Пущину и узнавшему стихотворение значительно позже Кюхельбекеру
Так Лицей становился в сознании Пушкина идеальным царством дружбы, а лицейские друзья - идеальной аудиторией его поэзии
Оношения Пушкина с товарищами, как уже говорилось складывались не просто Даже самые доброжелательные из них не могли в дальнейшем не упомянуть его глубокой ранимости, легко переходившей в дерзкое и вызывающее поведение И И Пущин вспоминал "Пушкин, с самого начала, был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии это удел эксцентрического существа среди людей Не то, чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал какими-нибудь особенными странностями, как это было в иных, но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти Это вело его к новым промахам, которые никогда не вскальзывают в школьных сношениях Я, как сосед (с другой стороны его нумера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня, тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность и это
12
его волновало Вместе мы, как умели сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить Главное, ему недоставало того, что называется тактом" "Все это вместе было причиной, - заключает Пущин, - что вообще не вдруг отозвались ему на его привязанность к лицейскому кружку" Пущин был проницательным наблюдателем Шестилетнее непрерывное общение с Пушкиным-лицеистом позволило ему сделать исключительно точное наблюдение над характером своего друга "Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит и их в
друге-товарище "'
Нелюбимый ребенок в родной семье, рано и неравномерно развивающийся, Пушкин-юноша, видимо, был глубоко неуверен в себе Это вызывало браваду, молодечество, стремление первенствовать Дома его считали увальнем - он начал выше всего ставить физическую ловкость, силу, умение постоять за себя Тот же Пущин с недоумением, не ослабевшим почти за полвека, отделявшие первую встречу с Пушкиным от времени написания записок, вспоминал, что Пушкин, который значительно опередил по начитанности и знаниям своих одноклассников, менее всего был склонен этим тщеславиться и даже ценить "Все научное он считал ни во что и как будто желал только доказать, что мастер бегать, прыгать через стулья, бросать мячик и пр В этом даже участвовало его самолюбие - бывали столкновения, очень неловкие"2 Сам Пушкин свидетельствовал, что "появлению Музы" в его "студенческой келье" предшествовало время,
как я поэме редкой Не предпочел бы мячик меткой, Считал схоластику за вздор И прыгал в сад через забор' Когда порой бывал прилежен, Порой ленив, порой упрям, Порой лукав, порою прям, Порой смирен, порой мятежен, Порой печален, молчалив, Порой сердечно говорлив (И/, 619)
1А С Пушкин в воспоминаниях современников В 2 х т Т 1 М , 1974, с 82 83
2 Там же, с 74
3 Речь идет об особом молодечестве Царь жаловался директору Лицея Энгельгардту "Твои воспитанники снимают через забор мои наливные яблоки, бьют сторожей" (там же, с 91) То, что яблоки были царские, придавало им особый вкус, а походу - опасность
13
Все мемуаристы единодушны в описании и оценке огромного впечатления, которое произвели на Лицей и лицеистов события 1812 года. Сошлемся снова на Пущина: "Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея*'. Впечатления этих лет, конечно, определили гражданский пафос и ранее свободолюбие многих лицеистов, включая и Пушкина. Однако события действовали на молодые умы еще в одном отношении: История со страниц учебников сама явилась на лицейский порог. Для того чтобы обессмертить свое имя и передать его потомкам, уже не нужно было родиться в баснословные времена или принадлежать к семье коронованных особ. Не только "муж судеб" сын мелкого корсиканского дворянина Наполеон Бонапарте, сделавшийся императором Франции и перекраивавший карту Европы, но и любой из молодых гвардейских офицеров, проходивших мимо ворот Лицея, чтобы пасть под Бородином, Лейпцигом или на высотах Монмартра, был "человеком истории". В одном из своих последних стихотворений (на 19 октября 1836 года) Пушкин писал: