Настя вошла в библиотеку имени В. Г. Короленко, кивнула знакомым девушкам, сидевшим на приеме и выдаче книг, и юркнула в тесные коридорчики из книжных полок, где чуть припахивает пылью, пестрит в глазах от корешков переплетов. Библиотека имени В. Г. Короленко — передовая, с открытым доступом к полкам. Читатели разгуливают среди книг и выбирают что кому по душе или советуются с консультантами.
Мама стояла к Насте спиной, слегка откинув назад стриженную под мальчика курчавую голову.
Молодой человек в клетчатой рубашке навыпуск, совершенный юнец, такой длинный, что маме приходилось смотреть на него снизу вверх, говорил небрежно, со скучающей миной:
— Дайте что-нибудь интересненькое. Не воспитательное только, пожалуйста. «Женщина в белом» есть?
— На руках.
— Ну конечно! Что же есть?
— Алексей Толстой, Тендряков. Возьмите повести Тендрякова, хорошие повести.
— Что-то не слышал. Приключенческие?
— Нет, понимаете, это такая книга… Сама жизнь.
— Ну, значит, воспитательное. Производство, трудовые процессы, нет уж, спасибо! Дайте что-нибудь про диверсантов.
— Молодой человек!.. — Не договорив, мама случайно оглянулась и увидела Настю. Лицо ее облилось беспомощной краской. — Зачем? — хмуря брови, спросила она.
— Надо. По делу.
— Подожди в сквере, я выйду, — не сразу ответила мать, выпытывающе глядя на Настю. — Возьмите вот эту книгу, я вам советую…
«Смутилась… — думала Настя, прохаживаясь по ясеневой аллейке в сквере близ библиотеки. — Робко она его агитирует. Выложила бы напрямик: неуч, нахал. Не умеет расправляться с нахалами. Ты слишком застенчивая, мамочка. Совершенно не умеешь за себя постоять. Ах, беспокойно, беспокойно мне и тоскливо!»
Сквозь реденькую аллейку видно: мама вышла на крыльцо библиотеки, постояла, прислонив к глазам ладонь от солнца и торопясь зашагала через улицу. Ветер относит назад пестрое платье. Что с тобой, мама? Как похудела! Глаза запали. Лицо замкнуто. Подошла. «Не скажу», — внезапно решила Настя, Испуганный вид выдавал ее с головой.
— Зачем ты? — спросила мать.
— Серафима Игнатьевна звонила. Папы не было в клинике, — шепотом выговорила Настя.
Мать взялась руками за горло и молча опустилась на скамейку. Настя села на кончик скамьи, ужасаясь молчанию матери и все-таки не веря тому, что нечаянно выдала Серафима Игнатьевна.
Толстая старуха в белом платке возила по дорожке коляску с ребенком:
С волейбольной площадки доносились удары мяча. Слышалось радио. Негромко передавали музыку.
— Где же он был? — снова шепотом выговорила Настя.
Мать кинула на нее испуганный взгляд и отвела глаза.
— Неправда? Мама, неправда?
— Правда. Он ушел.
— Почему? — вырвалось у Насти. Она внутренне простонала. Тупая!
— Когда-нибудь должно было кончиться, — сказала мать. Она держалась за горло, у нее был сдавленный голос и сухие, без блеска, глаза.
Настя сидела на кончике скамьи, вся дрожа от озноба.
— Дежурства в клинике — враки?
Мать молчала.
— Но как же? Что же это? Отчего так вдруг, ни с того ни с сего, точно землетрясение? Отчего я не знала? Вы от меня скрывали? Зачем?
— Я старалась тебя уберечь. И папа. Думали, обойдется. Вчера объяснились и решили: надо кончать. Ничего не поделаешь, надо кончать.
— Значит, дежурства — враки? Давно?
— Нет как будто. Нет, давно. Во всяком случае, в мае…
«Май, июнь, июль… — мысленно сосчитала Настя. — Как раз в мае мама пошла работать в библиотеку».
— Как он мог уйти, когда через два дня я уезжаю? — спросила она.
Эта мысль поразила ее. Не укладывалось в голове, что он мог уйти, что он ушел в это время, когда для нее начинается новая жизнь, совсем новая, серьезная, счастливая жизнь! Она не верила.
— Не верю! Не верю!
На глаза матери нахлынули слезы и стояли, не выливаясь.
— Я виновата, — быстро заговорила она. — Надо было мириться, не замечать. Мирилась, молчала. Вдруг прорвалось. Все ему высказала. Позабыла о тебе. Оба начисто о тебе позабыли. Измучили вы меня! Уходите, уезжайте! Оставьте меня все!
Она вынула из сумочки папиросу и закурила. Папироса гасла, мама нервно чиркала спичками. Она недавно стала курить и морщилась от горечи дыма.