Парадная лестница Аничкова дворца. Картина С. Зарянко. Середина XIX в.
Одной из таких вполне своеобычных фигур тогдашнего петербургского бомонда был князь Павел Гаврилович Гагарин. Родня Нарышкиных, князей Куракиных и графов Паниных, сын страстного масона и знаменитого своими долгами прожигателя жизни, автора богословских сочинений и притом весьма влиятельного вельможи (директора Государственного заемного банка, а затем президента Коммерц-коллегии), Павел Гаврилович трех лет от роду был определен сержантом в Преображенский полк, одиннадцати лет — вахмистром в Конную гвардию, а семнадцати участвовал в Польской кампании под началом князя Репнина. Еще через пять лет был пожалован в полковники с определением в Преображенский полк, в батальон Его Величества, и одновременно стал адъютантом фельдмаршала Суворова. Участвовал в Итальянском походе. Посланный курьером к государю с победными реляциями, получил звание флигель-адъютанта, а уже на следующий день — генерал-адъютанта. Столь стремительная придворная карьера объяснялась не только боевыми заслугами молодого князя. Дело в том, что плененная красавцем князем девица Анна Петровна Лопухина чрезвычайно нравилась императору Павлу. Государь недвусмысленно предложил девице свою царскую благосклонность, но та в ответ расплакалась и призналась в любви к Гагарину. Сентиментальный император умилился, расчувствовался и взял на себя роль свата. Лопухину и ее любезного венчали в дворцовой церкви. Но князь Павел Гаврилович, судя по всему, тяготился свалившимся на него семейным счастьем. И сумел убедить свою молодую жену не пренебрегать лестным вниманием государя. Вскоре княгиня Гагарина переехала на жительство в Михайловский замок и сделалась официальной любовницей императора. А князь уже готовился занять пост президента Военной коллегии. Но тут Павла I убили, Гагарин был отправлен посланником в Сардинское королевство, княгиня вскоре умерла. Князь еще несколько лет усердно занимался дипломатией — участвовал в Эрфуртском конгрессе, в 1809 году ездил в Австрию к Наполеону с письмом от Александра. И вдруг завзятого честолюбца словно подменили, он круто свернул с проторенной дороги: вышел в отставку, все бросил, заперся в своем особняке на Дворцовой набережной, ни к кому не ездил и никого не принимал. Его изысканные апартаменты наполнились больными бродячими собаками, которых его дворовые подбирали по всему Петербургу. И вдобавок в княжеских комнатах летало множество ручных птиц. Недавний щеголь стал одеваться крайне небрежно. Зимою и летом гулял в собственном висячем саду, где стоял бюст покойной княгини. И прежде не чуждый словесности (он писал и даже некогда печатал в «Вестнике Европы» свои стихи), Павел Гаврилович теперь стал усердным библиофилом, собирая редкости и приобретая все вновь выходившие книги. И так дожил до седин. Когда внезапно опять резко переменил образ жизни — начал снова выезжать в свет, зажил открытым домом, а в 1831 году женился на молоденькой балерине Марье Ивановне Спиридоновой. И этим, самым, быть может, скандальным, своим поступком в очередной раз продемонстрировал истинно барское пренебрежение к любым условностям, включая и те, что чтило большинство людей его круга…
Великосветский салон. Акварель неизв. художника. 1830-е гг.
Известной в городе причудницей и покровительницей четвероногих была графиня Толстая, урожденная Протасова, жена графа Варфоломея Толстого. Она постоянно жила в окружении множества собак и кошек. Постепенно ее жильцы так расплодились, что уже не помещались в домашнем ковчеге. «Тогда, — рассказывает П. А. Вяземский, — разместила она излишество своего народонаселения по городским будкам, уплачивая будочникам известную месячную плату на содержание и харч переселенцев. В прогулках своих объезжала она свои колонии, приказывала вносить в карету к себе колонистов, и когда казалось ей, что они не довольно чисто и сытно содержаны, она будочникам делала строгий выговор и грозила им, что переведет своих приемышей на другую застольщину». Графиня вообще славилась своими оригинальными и порой странными выходками. После наводнения 1824 года, вознегодовав на неосмотрительность основателя столицы, графиня среди бела дня подъехала к памятнику Петра и показала ему язык. А когда на Дворцовой площади поставили Александровскую колонну, то решительно запретила своему кучеру приближаться к ней, уверяя, что столп, того и гляди, свалится с подножья.