Купец и артельщик. Гравюра из ежемесячного издания «Волшебный фонарь». 1817 г.
Деньги приобретали все большее значение. И среди дворян находилось немало таких, которые готовы были променять свои сословные привилегии на капитал. В обер-полицмейстерских отчетах за 1833 год указано, что 35 дворян записались в купцы. В 1838 году эта цифра увеличилась до 41. Фигура дворянина средней руки, который для поправки своего состояния женится на купеческой дочери, в 1830-е годы появляется в литературе и на сцене.
Даже аристократы уже не считали зазорным жениться на богатых купеческих дочерях. Приятель Пушкина полковник В. В. Энгельгардт взял в жены дочь богатейшего купца Кусовникова. Он получил за ней огромное приданое, в том числе дом на Невском проспекте. Тесть Энгельгардта — купец Михайло Кусовников был одним из так называемых «петербургских чудодеев». Он ходил по Петербургу в мужицком платье — длиннополом зипуне и лаптях, часто держа в руках лукошко с яйцами или бочонок с сельдями. В таком виде он приходил в лучшие ювелирные магазины, где покупал драгоценности, изумляя приказчиков тем, что доставал из карманов огромные пуки ассигнаций.
Каждый год в начале июня, в Духов день, устраивалось в Летнем саду большое купеческое гулянье, так называемый «смотр невест». Сюда со всего города съезжались купеческие семьи и множество любопытных. Купцы с женами и дочерьми, одетыми в богатые праздничные наряды, выстраивались вдоль аллей. Мимо них прохаживались молодые купчики в пуховых шляпах и франтовских длинных сюртуках, высматривая невест.
Петебургское купечество еще во многом придерживалось обычаев старины, но и оно менялось, следуя духу времени. Купцы старшего поколения носили окладистую бороду и длиннополый русский кафтан. Их жены повязывали голову платком и поверх немецкого платья надевали салоп, телогрейку. Но дочери шили наряды по последней парижской моде, дополняя их по праздникам богатыми и часто неуместными украшениями — жемчугами, бриллиантами, цветами, страусовыми перьями. Сыновья старались выглядеть франтами, перенимая светский лоск. Пожилые, придя в гости, крестились на иконы, а после кланялись обществу. Молодежь — жала руки, обменивалась поцелуями и лепетала по-французски.
На Большой Садовой. Литография К. Беггрова по рисунку К. Сабата и С. Шифляра. 1820-е гг.
Богатые купцы не жалели денег на воспитание своих сыновей. Молодой купчик, сидя в лавке в Гостином дворе, встречал покупателя с калачом и стаканом сбитня в руке. Но стоило покупателю спросить что-нибудь по-немецки или по-французски, как слышался ответ на том же языке.
В жилищах этих купцов рядом с простой неказистой мебелью, иконами в богатых окладах и неугасимыми лампадками перед ними можно было видеть хрусталь, бронзу, золоченые карнизы, зеркала и изделия лучших мебельных мастеров. Все было по последней моде: на кухне — повар, в передней — лакей «для доклада», у подъезда — карета. Купцы тянулись за дворянами.
Но сословные перегородки еще оставались незыблемы. Купец не имел главного, что позволяло претендовать на общественное уважение, — чинов.
Право вступать в государственную службу оставалось одной из привилегий дворянства. Выходцы из податных сословий, даже купцы второй и третьей гильдий, этим правом не пользовались. Исключения были крайне редки.
Конкуренцию дворянам на чиновничьем поприще составляли только семинаристы, поповичи. Характерный пример — судьба одного из самых влиятельных деятелей русской администрации начала XIX века, государственного секретаря М. М. Сперанского, родом из «церковнических детей». Будущий сановник и граф начал с того, что, пройдя семинарский курс, преподавал в Петербургской семинарии, а заодно поступил личным секретарем к князю Куракину. В куракинском дворце обедал он в людской вместе с лакеями. Через много лет, когда при орденах и звездах граф Сперанский гулял по петербургским улицам, он иногда встречал старуху кухарку, что в свое время покровительствовала ему на барской кухне, подкладывая в тарелку кусок повкуснее, — и с удовольствием вспоминал эпоху своего канцелярского ничтожества. При императоре Павле князь Куракин стал генерал-прокурором Правительствующего Сената и своего домашнего секретаря определил в сенатские чиновники. Вскоре Куракин был уволен, а Сперанский остался. При Павле сменилось четыре генерал-прокурора — Сперанский пересидел их всех. Порою терпел от начальников грубости и обиды, даже плакал тихомолком, но умел угодить, умел быть полезным. В начале александровского царствования его пригласил в сотрудники министр внутренних дел граф Кочубей. Когда министр бывал болен, то поручал Сперанскому докладывать дела государю. Царь заметил необыкновенную способность молодого чиновника быстро и ясно излагать суть самых запутанных и сложных вопросов. И вот тут и было положено основание головокружительной карьере недавнего бурсака…