В тот вечер отец упомянул случай миссис Корицы – она жила в постоянном страхе, что ее сын простудится и станет кашлять. Отец с матерью обменялись соображениями и наблюдениями, тема их явно увлекла. После аварии мать не перестала консультировать, просто сократила часы приема, объяснив это так: «В конце концов, я ведь все равно сижу за столом». Сейчас она вдруг повернулась ко мне и сказала:
– Кстати, Мозес, тебе завтра к врачу. На этот раз с тобой поедет папа.
Новость меня ошеломила, от страха я начал заикаться.
– Но… но… но ведь… обычно со мной ездишьты. Как же так?
Я взглянул на отца – он был рад не больше моего.
– Милый, на этот раз без меня, – твердо сказала мать. – У меня в это время прием, не удалось найти другое окошко. Тебя отвезет папа, и все будет хорошо, не волнуйся.
Я не решился протестовать, потому что знал, чего стоило матери вывести машину (специальную инвалидную модель), выбраться из коляски и усесться за руль, пока я складывал коляску и грузил в багажник. А в больнице нужно было проделать все то же самое, но в обратном порядке. Видок у нас был тот еще: я – с костылем, она – в инвалидном кресле, но, по мне, лучше уж выглядеть безумной парочкой инвалидов, чем сносить ужасные взгляды отца. Мне постоянно казалось, что вот сейчас он выплеснет всю свою ярость мне в лицо, окатит запоздалой волной, которую так долго сдерживало зимнее море, и эта волна ударится мне в ноги, кипя белой пеной, гневом и холодом. Изо дня в день я, по иронии судьбы, все ждал его нервного срыва.
За окном, над садом, повис стеклянный туман. Сквозь завесу прозрачной воды проступали лишь размытые линии
веревок качелей, но дощечки, на которую надо садиться, видно не было. Веревки казались подвешенными к небу. Сливовое дерево будто растворилось в воздухе.
Я взглянул на свою едва начатую порцию. Есть расхотелось.
– Можно мне выйти из-за стола? – спросил я.
– Только не забудь перед сном сделать упражнения, хорошо? – напомнила мать, как обычно.
– Да, мам.
День совершил полный оборот и вернулся в исходную точку. А я нисколько не изменился.
Я – безнадежность
Знакомый голос проинформировал меня, что я снова опоздал, и это была полная чушь – ведь я простоял у ворот лицея уже как минимум минут двадцать. Я замерз, в рот задувал ледяной ветер, челка козырьком торчала надо лбом, и это меня страшно бесило: с утра я полчаса провозился, чтобы замаскировать волосами огромный прыщ, который вскочил на лбу. Гель для укладки, который я купил в супермаркете, – это, честное слово, полная чушь. Ветерок едва налетел – и прощайте, отчаянные попытки причесаться. Когда я вышел из ванной, мама рассмеялась:
– Мозес, ты уверен?
– В чем? – спросил я, изобразив удивление.
– В том, что у тебя на голове. Никуда не годится. Можно подумать, ты лысый и пытаешься прикрыть плешь!
– Мам, ну ты чего, у меня все волосы на месте! – возмутился я.
– В том-то и дело! Но вид такой, будто ты их начесал, а потом еще заплел в макраме!
Я покраснел как помидор и неохотно вернулся к зеркалу в ванной. Осмотрел себя и крикнул:
– Ты ничего не понимаешь! Это стильно, так все делают. (Вообще-то я сам себе не верил, ни единому слову.)
– Мозес, я же тебе помочь хочу. Ты выглядишь нелепо.
– У меня есть на то причины, тебе не понять.
– Лосьон от прыщей – в шкафчике рядом с душем, – сказала она. – Я, представь себе, тоже когда-то была подростком.
– Да, но я-то парень. Это совсем другое.
– Пф-ф! Ну конечно! Вы ничем не отличаетесь от нас, девчонок, – усмехнулась она и укатила прочь по узкому коридору.
У меня просто руки опустились. Я окончательно перестал понимать, в каком направлении уложить волосы, в итоге все оставил как есть, и макраме, к сожалению, так никуда и не делось.
Я думал о своей прическе и о сатанинском студеном ветре, который убивал мои последние парикмахерские надежды, когда передо мной возник Колин. Его лицо вдруг оказалось прямо у меня перед носом, огромное, как планета, свернувшая с орбиты и едва не налетевшая на астероид под названием Мозес Лауфер Виктор Леонард.
– Ну что, принес?
– А поздороваться язык отвалится, да? – огрызнулся я.