Его зовут Марк! И он, видимо, моряк либо торговец. Скорее и то, и другое.
И — глубинная память существует!!! Или еще какая-то чертовщина! И я взаправду жил здесь, жил! Права была экстрасенсша с удавкой на шее!
И еще — если это не сон — души бессмертны! Ребята, они бессмертны!
Кубик произнес это шепотом, словно сообщал мне секрет.
— Но куда спешит сейчас Марк? И, кстати, сколько ему лет? И как он выглядит? Хорошо, если б в стенах домов были окна и стекла, Кубик наверняка заглянул бы в них так или иначе глазами Марка. Но все стены были "глухие", окна, наколько он знал, всегда выходили во двор.
Кубик принялся разглядывать то, что "снимал" на пленку внимания Марк.
Никто из встреченных не зачесывал волосы назад, они были короткие, курчавились надо лбом. Бороды, если были, тоже короткие, аккуратно подстриженные. Хитоны разноцветные. Порой встречались одежды с пурпурной каймой — ну да, ведь в городе живут только богачи, которые уже перенимают римские обычаи. Все дома мастеровых за городской стеной. И если встречные не обращают на Марка особого внимания, значит, он одет не хуже других. Может, и он не беден?
Марк шел быстро, изредка здороваясь со знакомыми. Если его спрашивали, куда он спешит, показывал, не говоря лишнего слова, направление рукой и улыбался, давая этим понять, что отвечать не намерен.
У брадобрея, сидевшего на углу двух улиц, Марк остановился. Потрогал бороду и решительно шагнул к нему.
— Придай-ка мне, дружище, сухопутный вид, — сказал он, садясь на подобие табурета, — я слишком долго пробыл в море.
— В море борода растет быстрее, — берясь за инструмент, заметил брадобрей, чей-то раб или вольноотпущенник, — может быть, из-за соленой воды. Я слышал, что пришло чье-то сильно потрепанное судно.
— Это мое. — Марк еще раз потрогал бороду и взял за длинную деревянную ручку отполированное до зеркального блеска бронзовое зеркало.
Сейчас я увижу Марка!! Сейчас я увижу того, чью душу ношу в себе!
В бронзовой круглой пластине — сердце мое заскакало, как сумасшедшее — я увидел себя! Себя, самодовольно и в тоже время придирчиво озирающего свой лик…
Должно быть, зеркало клиенту полагалось держать самому, подсказывая брадобрею, как хочется выглядеть, и я вдоволь насмотрелся на живущего две с половиной тысячи лет назад человека, в котором обитала моя душа. Конечно, я заметил и некоторую нашу непохожесть, и чем больше работал парикмахер, тем ее становилось больше: мода на прическу и бороду как-никак изменилась… Брадобрй укоротил волосы спереди, так, что они стали доходить до середины лба, усы стали облегать верхнюю губу, нигде не выдаваясь, укоротилась и борода.
Марку было, наверно, лет тридцать, отменно загорелый малый, с золотой, как у многих, цепочкой на крепкой шее моряка, привыкшего к работе с парусами. Золотой же была и застежка, скрепляющая на правом плече ткань белоснежного хитона без пурпуровой каймы. Лицо на редкость самоуверенное (каким оно у меня бывает, может быть, только когда мне удается работа, да и то всего несколько минут…); Марк открыто любовался собой, глядя в зеркало, нисколько не стеснясь брадобрея, тот по своему общественному положению был, конечно, ниже моряка.
Окончив стрижку, он взял со своего столика стеклянный флкон обмакнул в темно-коричневую жидкость тряпицу и без спроса закрасил седые волоски в бороде и на висках клиента.
— Все? — нетерпеливо спросил Марк, поворачивая лицо перед зеркалом.
— Нужно дать высохнуть краске, господин, — ответил брадобрей. — А вдруг чуточку придется подравлять? Да и можно испачкать руки, если тронешь…
— Хорошо, — согласился Марк и, в последний раз глянув на себя, положил зеркало на столик, а лицо подставил яркому солнцу.
А я, представляешь себе, почувствовал, кажется, этот жар на щеках, лежа в каменном дворике полуразрушенного древнегреческого города…
Так, так, сказал я себе, а к кому же все-таки мы идем? Если к женщине, то я могу считать этот день вдвойне-втройне удачным! Я увидел Марка, а теперь, может статься, увижу и ее…
Я не видел, как Марк расплачивался с уличным парикмахером, какой (или какими) монетами (память Марка не фиксировала этого), просто путешествие по узким улочкам вдруг продолжилось. Я жалел, что не могу остановиться, посмотреть на какой-то дом, заглянуть через высокий забор во двор; кроме этого, хотелось запомнить дорогу — вдруг придется идти по ней через какое-то время — кажется, чудеса на свете все же существуют! — мне самому?
Марк свернул в переулочек, где двоим, чтобы разойтись, надо было прижаться к стенам, прошел еще немного и остановился у калитки. Рядом с калиткой была вделана в стену бронзовая пластина, над которой нависало бронзовое кольцо.