Стены, сложенные из необработанного камня, поднимались на метр от земли. Верх их был зацементирован, чтобы не разрушили туристы. Внутри "дома" росла трава, она кололась даже сквозь рубашки, которые мы подстелили под спину. Солнце было прямо над домом. Когда над нами летела чайка, было заметно, что ее сильно сносит ветром, и небо тогда казалось холодным. Ветер обнаруживался чуть только привстанешь. Он
остужал мгновенно.
Впрочем, доставал он нас и за стенами… С грохотом падал на старые камни и траву и уносил жар, накопившийся в доме. Солнце, спугнутое было порывом ветра, возращалось и снова начинало накалять кожу и настаивать тепло.
Здесь всегда пахнет аптекой высушенных трав. Только здесь, среди горячих камней, пахнет еще известкой той стены, которую ты колупал в детстве.
Слышно, как бухает в скалы высокая волна.
…Волна выходит из моря крутошеей лошадью с белой гривой. Она взбирается на гальку, словно волоча за собой тяжелую поклажу, вырастая все больше, зеленея, стекленея, хрипя… Не дойдя до суши двух шагов, вдруг спотыкается и грохается на камни и разбивается на тысячи зеленых осколков и брызг. И вот другая взбирается на гальку…
Берег белый, сверкающий солнцем и пустой. Может, кто-то и есть здесь — он сидит, укрывшись от ветра за древней стеной, смотрит, почти не мигая, на волны и решает какой-то там свой вопрос, — может быть, кто-то и есть здесь. Бог с ним, С ним Бог.
А то и боги. Но лучше думать, что нет никого на берегу, кроме нас двоих и вот этого солнца, и этих старых камней, открывших одному из нас свою тайну, и порывистого, грохочущего ветра, и этой сухой травы, что качается у самого лица…
Кубик был сегодня молчалив — видно, было о чем молчать, — а мне все сильнее хотелось его об этом расспросить.
— Что, опять сеанс прошловидения? — не выдержал я по прошествии, наверное, получаса нашего безгласного лежания в доме Гордия.
— Понимаешь, — вдруг разразился длинным ответом мой приятель, — то, что я здесь вижу чудесным образом, вижу, вероятнее всего, во сне. Может быть, моя подкорка "работает" на полуострове активнее, чем у других. Впрочем, как знать! Видишь вон ту девушку за стеной у купальни? Она как застыла. И кто ведает, где ее мысли сейчас, что на самом деле перед ее глазами, хоть она и не спит…
Сон, продолжу свою мысль, — известный фантазер. Ученый — что было доказано не однажды. Режиссер — вспомни ту сцену со светильниками. Кто еще? Предсказатель — со мной (и с другими, и с тобой, верно, тоже) и это было. Художник — он подсказывал мне сюжеты и решал мои чисто живописные задачи. Но я до сих пор не знаю, в прошловидение ли я впадаю время от времени, либо же это всего лишь сны?
Ветер свалился на нас с такой силой, что мы оба вздрогнули.
— Нынче ночью я разговаривал с Понтией.
— Ты?!
— Я. Лично я, Виктор Кубик, живописец, житель конца ХХ столетия, имел беседу с женщиной, которая старше меня на две тысячи лет и моложе примерно лет на десять.
Я приподнялся.
— Как это произошло?
— Ночью, у меня дома. Во сне, как обычно. Наверное… Не знаю.
— Рассказывай.
Кубик сел. Привалился к стене.
— Ну… — Он проверяюще на меня взглянул. — Я вздрогнул во сне, проснулся, увидел женский силуэт на фоне окна, спросил: "Кто?". Услышал: "Я", и узнал голос. И ничего не мог сказать другого, кроме как "Значит…", причем на русском.
А Понтия заговорила на древнегреческом, и я его понял.
— Марк погиб? — спросила она.
Вопрос меня ошеломил.
— Откуда… почему?.. Я…
— Он погиб? — настойчиво повторила женщина.
— Я… не знаю. — Решился все же: — Я видел, как тонул его корабль… Ты догадывалась?
— Боги открыли мне… Дева… А как узнал ты? И кто ты?
Ответить было архисложно, я пошел напролом:
— Кто я? Тебе придется поверить моим словам: я тот, кто носит… в ком сейчас душа Марка.
— Разве тень его не в Аиде? Разве Харон оставил Марка по эту сторону Стикса?
— Как тебе сказать, Понтия… Представления о жизни души за последние века изменились.
— Последние века? — испугалась она. — Я не понимаю о чем ты! КТО ТЫ? Ты не Марк, я чувствую… ГДЕ Я?
— Ты… — я подыскивал слова, — твои боги перенесли тебя через многие годы… Вперед…
— Разве они и не твои боги?
— Наверху, как и внизу, битвы не утихают. Сейчас там воцарился вместо многих, похожих на людей, один — ни на кого и ни на что не похожий.
Это Понтия пропустила мимо ушей.
— Зажги светильник! Я ничего не пойму!
Светильник? Это означало, что я должен включить лампочку в стеклянной хозяйкиной люстре или настольную. Нет, этого делать нельзя. В ящике стола в "моей" комнате хозяйка держала на всякий случай свечи. Я достал одну, чиркнул спичкой, зная, что испугаю мою гречанку неожиданной вспышкой, и зажег свечу. Невелика разница между огоньком древнегреческого светильника и нашей свечи…