— В доме моего времени, он недалеко от мыса. Хочешь, я покажу тебе, как он выглядит? Хочешь?
Я встал, чтобы включить верхний свет.
Гостья замахала руками.
— Нет, Виктор, нет! Я не хочу видеть его! Я немедленно вернусь в свой дом. Туда, где мой сын, где моя комната, где мои светильники. Где мой город. Это неправда, что его нет. Я вернусь, и увижу его. Ты говоришь, камни разбросаны по всему полуострову и заросли травой? Я вернусь — они все будут на своих местах. Это тебя нет, и еще долго-долго не будет. Долго-долго…
На этот раз был обескуражен я.
— Меня? Но я — вот он, можешь меня потрогать!
— Марк, — сказала Понтия, — Марк. А ты его неудачная тень. Ты смотришь на меня не так, как он, ты даже боишься меня коснуться.
— Но у нас с ним одна душа! А ведь любят душой!
— Это твой собственный дом?
— Нет, я плачу за него. Сам я живу далеко отсюда. Но с некоторых пор я стал приезжать сюда каждое лето. Меня словно кто-то зовет. Это не ты?
— Неужели я, волею богов, тоже превратилась в серый камень? Или в тень, не принятую Аидом, и брожу среди развалин? Нет, я чувствую себя живой, во мне бьется сердце, у меня теплая кожа… вот, потрогай меня наконец.
Я прикоснулся к тонкой кисти, легонько сжал ее — нежную, чуть влажную, ощутил биение пульса. Впервые я прикоснулся по-настоящему к моей древней гречанке.
— А вдруг, — мелькнула у меня сумасшедшая мысль, — вдруг твоя душа, душа Понтии, находится сейчас в какой-то другой женщине, которая тоже зачастила сюда и даже не знает почему? И вдруг эта женщина — ты? — Я не отпускал ее руку.
— Что ты говоришь! — испугалась моя гостья. — В теле другой женщины? Нет, нет! Я сейчас же вернусь в свое время! В свой дом!
— А ты знаешь, как это сделать? В данную минуту по нашему времени, а ты находишься в нем, твоего города больше нет, нет и твоего дома. Куда ты вернешься?
— Всего лишь час назад я была в своей комнате, там горел ночник, тлели угли в жаровне, внизу, в дикастерии, переговаривались рабы (Пармен, я сказала уже, занят вином в усадьбе). Значит, все существует?
Я хотел было заговорить, но вовремя понял, что не имею права морочить юную гречанку нашими бреднями о другом измерении и параллельных мирах, и просто предложил вспомнить, как она переместилась сюда.
— Просто я резко встала и потеряла сознание…
И все-таки внести кое-какую ясность в ее ситуацию я решился. Может быть, мне она была нужна больше, чем ей.
— Я не уверен, что скажу тебе полную правду, Понтия, или вообще скажу правду. Души, кажется, живут по своим законам. У них другие, чем у наших тел, возможности. Уже ваши говорили, что души бессмертны. Кроме того, они могут, вероятно, покидать нас в любое время, перемещаться во времени, кого-то любезного им навещать… А тела, которые души на время покинули — почти мертвеют, тебе должно быть знакомо то отрешенное состояние, когда ты, что называется, не находишь себе места? И пуста, пуста… А это значит, своевольная твоя душа покинула тебя, оставив какую-то жалкую замену…
Догорала свеча, колыхался от моих слов огонек, лицо Понтии осунулось, губы потрескались.
— И еще может быть, что души — те лишь, что получили самое драгоценное в жизни, любовь, — переселяются и переселяются в другие тела и всё ждут того, кому откроют так долго таимый секрет…
— Я не слушаю тебя, — сказала Понтия. — Ты говоришь что-то не нужное мне. Я думаю только о том, что Марк погиб.
— Но во мне его душа!
Моя гостья покачала головой, и в ее лице я увидел выражение, которое, конечно, было мне, как всякому мужику, ведомо: в глазах, глядящих на тебя, нет света. Они не светились, старик, как это бывает с женскими глазами в иные моменты — когда они сигналят, как светлячки.
Во мне не было чего-то, что было в Марке, и я не знаю чего.
Я разозлился.
— Знаешь, я вообще думаю, что ты мне только снишься!
— Снюсь? — вспыхнула Понтия. — Я? Если бы ты был Марком, я бы доказала тебе, что не снюсь!
Я протянул было руку к ее руке, лежащей на колене, но дотронуться на этот раз так и не не посмел. Женщина, сидевшая в метре от меня, была для меня недосягаема. Между нами стояла преграда. Горькое чувство…
— И даже это может привидеться, — продолжал я злиться. — А какие у тебя есть еще доказательства твоего настоящего присутствия?
— Присутствия? Смотри на меня, смотри — мы больше никогда не увидимся. — Она что-то хотела к этому добавить, но, видать, передумала. — Я сейчас вернусь к себе. В мой дом, там еще горит зажженный мной светильник и не остыла жаровня. Он есть мой дом, я это знаю, а твой рассказ о развалинах — ерунда.