ПОД ВОДОЙ
Из рыбы главным предметом подводной охоты были здесь лобаны (крупная кефаль) и ерши. Бычки возле нашего мыса были слишком напуганы многими ныряльщиками и слишком юрки, чтобы попасть под гарпун. На лобанов же нужно сильное, далеко бьющее ружье, а наши, со слабой резиной, годились только на ершей.
Ерши, донная, страшнючего вида рыба с огромной пастью хищника и рядом длинных ядовитых иголок на спине, никого не боялись и подпускали охотника на расстояние выстрела. Однако заметить ерша было нелегко из-за маскировочного цвета чешуи, в точности повторяющей цвет подводного в лишайниках камня. Только опытный взгляд находил притаившегося на дне разбойника.
Подходя к восьми утра к условленному месту (местные мальчишки зовут его "Колбасой" или "Двойным спуском" — за два направления при спуске, а "Колбасой" неизвестно за что), я увидел художника у древней стены. Он сидел, прислонившись к ней спиной, и рисовал что-то на листе ватмана (без бумаги в папке и набора карандашей он здесь не ходил). Перед ним были другие древние стены — и только они — и море за ними, но когда я заглянул в лист, то увидел на нем… лицо молодой коротковолосой женщины.
— Откуда взялась? — вместо приветствия спросил я.
— Приснилась, — так же лаконично ответил Кубик. — Пока не ушло из памяти, рисую. Идите, я скоро.
Спускаешься сперва направо, держась за камни, потом налево. Еще приходится делать длинный рискованный шаг через расщелину — и ты на скале, на три четверти лежащей в воде. На середине ее покоится тяжелая, с тонну, каменюка, на которой обычно кладется одежда ныряльщиков. Вода у скалы, на взгляд, плотна, ленива, прозрачна. На дне видно качание водорослей и стайку рыбешек, копошащихся возле дохлого краба, скинутого со скалы ночной волной.
Плавки, ласты, маска, трубка, ружье в руках — вот наш наряд в тот день. Один за другим мы уходили со скалы в воду, где там и сям, обросшие зеленой колышущейся бородой водорослей, лежали темные, ноздреватые, разной величины камни, бывшие когда-то частью мыса, но сорванные с него то временем, то штормовой волной. Стремглав, серой тенью уносились от нас толстоспинные лобаны, юркали под камни бычки, перед маской время от времени возникали стайки мальков. Мальков словно кто-то вел на ниточках — так послушно они все вместе бросались из стороны в сторону.
Глаза обшаривали дно, заглядывали под камни, если там было "пустое" пространство; один из большущих камней, лежащих на дне, оказался куполом на трех опорах, я заглянул под него, увидел свет с другой стороны, камень посредине и какую-то рыбу-гиганта на нем. Воздуха для охоты мне не хватило, я вынырнул, вдохнул поглубже и снова пошел в глубину. На камне под куполом возлежал, иначе не скажешь, огромный царь-ерш, ерш великан. Он ничего не боялся — кто в каменных его покоях мог посягнуть на жизнь, защищенную всем, чем только можно? Он даже не шевельнулся, когда я заглянул под камень; трезубый гарпун вонзился в рыбий бок, как торпеда в борт корабля.
— Ну, ты даешь! — воскликнул Кубик, когда я подплыл к скале с грузом рыбины на гарпуне (с этого момента, мы, охотники, перешли на "ты). — Это же кит, а не ерш!
Полукилограммовый ерш был художником с гарпуна снят и помещен в одну из каменных ямок на скале, наполненную водой, где уже плескалось с пяток других рыб.
После ныряния мы отдыхали — отогревались и загорали, переворачиваясь, чтобы не обуглиться под жестковатым крымским солнцем. Переговаривались односложно — уж слишком было хорошо, чтобы еще и разбазаривать на слова идеальное состояние. Перед глазами у каждого был подводный мир — темные громады камней, длинные зеленые бороды водорослей, причудливая мозаика дна, разноцветные мелкие рыбки, увильнувший от выстрела крупный ерш и мутная голубизна воды впереди тебя и над тобой…
Над скалой нависает высокая стена желтого рваного ракушечника. Она освещена солнцем до полудня. В стенах, в щелях, живут воробьи. Садясь около гнезда, они осыпают крупинки камня и те, упав на твою спину, заставляют поднять голову и посмотреть вверх, где в синем высоком небе плавится маленькое слепящее солнце.
Волна неслышно наваливается на скалу, заливает ее край, освежает воду в мелких ямках, где прячутся мягкокорые крабчата, и так же тихо стекает по нитяным водорослям.
К десяти часам наша скала и еще две — поменьше, островки — становятся обитаемыми. На одной мальчишки жарят на ржавом листе жести мидий. На другой загорелые дочерна дечонки, взявшись за руки, втроем-вчетвером прыгают в воду. Белый взрыв — визг девчонок захлебывается, а потом возобновляется.