На нашей скале лежат молчаливые. Они лежат неподвижно. Подолгу наблюдая за хохотушками девчонками, глядят на мальчишек, ловцов мидий, и особенно — на мальчишек-прыгунов: те взбираются на высокий выступ в стене и ныряют в бухточку между скалами ласточкой, почти в тот же момент выныривая оттого, что бухточка с пятачок.
Лежа на скале, весь уходишь в созерцание; слышишь же только неназойливый плеск волны — главный звук, который тебе нужен. Голоса и взвизги как-то не доходят до сознания. Впрочем, на этой скале, как я убедился, почти никогда ни о чем не думаешь… и слава богу!
И все-таки Кубик заговорил:
— Знаешь, — сквозь сон я услышал его голос, — я однажды поймал себя на том, что мне никогда не бывает здесь одиноко или скучно…
Я вяло откликнулся:
— Зачем же тебе журналист?
— Чтобы рассказать, что за этим кроется.
— Тогда интересно, — сказал я, не поднимая однако головы.
Недалеко от скалы уходит под стену берега грот. Хлопание воды отдается в его сводах — он гудит как звонница. Солнечный свет туда не попадает, в гроте сумрачно и прохладно, в покойное это место забираются насытившиеся и уставшие от дневной суеты ерши. Надо бы проверить…
— Чтобы рассказать, что за этим кроется, — настойчиво повторил художник и я переключил мысль на него. — Вот первая посылка: иногда мне кажется…
КУБИК ПОНЕМНОГУ РАСКРЫВАЕТСЯ
Художник приподнялся, сел, прислонился к камню, накрытыми его джинсами, — худощавый, мускулистый, загорелый. Он смотрел на меня.
— Иногда мне кажется, что жившие здесь давным-давно люди оставили на мысу нечто большее, чем пепельно-серую кладку своих домов, черепки посуды, амфоры и надгробные плиты. Что-то еще… Я думаю — я начал это явственно ощущать, — древние стены заряжены энергией их чувств и мыслей, и можно не то что услышать, а скорее как-то там уловить вдруг чей-то возглас, слово, мысль, осветившую мозг две тысячи лет назад…
Кубик говорил сейчас то, что я и сам чуял краем сознания и что меня уже беспокоило и требовало определяющего слова.
— …а может, вообще этот мыс — гигантский аккумулятор, по которому мы бродим, не чувствуя одиночества, потому что нас все время кто-то окружает, куда нас тянет как магнитом, где бы мы ни были… словно нас кто-то позвал сюда…
Внимательный взгляд на меня.
— …словно нас сюда кто-то позвал…
— Дядя, — коснулась моей спины чья-то мокрая рука, — дядя, можно, я с вашим ружьем поныряю?
Худенький загорелый светловолосый пацан возник из моря и ухватился за скалу.
— Давай.
— Как-то раз, — продолжал Кубик негромким голосом, — я приехал на этот берег, когда в него били штормовые волны. Спецально приехал из другого города, где был в командировке, чтобы хоть часок побыть на моем мысу. Увидеть его в шторм… На мыс катили с моря громадные зеленые волны-валы. Ухали в берег — камень охал, стонал, содрогался, то и дело я слышал взрыв — над берегом вставала белая стены брызг…
Художник сидел полузакрыв глаза.
— Я спрятался от ветра за одной из древних стен и смотрел, смотрел на зеленые страшные валы. Брызги долетали до меня, я слизывал с губ соленые капли.
И конечно, в какую-то одну из минут — они не были помечены уже никаким временем — я и сам оторвался от своего, оторвался и легко переместился на две тысячи лет назад и обратился в жителя древнего города — он, как и я, спрятался в шторм за стену дома, чтобы смотреть и смотреть на валы, сокрушавшие берег…
Кубик словно бы считывал текст с какой-то страницы. Или, скорее, он как художник восстанавливал подробную картину происшедшего не так давно.
— У скал грохотало, здесь сшиблись Море и Суша… Мой двойник (и я) не отрывали глаз от непримиримой схватки двух гигантов. За его спиной стояло множество одноэтажных и двухэтажных домов, на полках в комнатах, в глиняных светильниках колыхались от порывов ветра снаружи огоньки, прислуга (рабы) принесла разожженные во дворе жаровни; кто-то приказал подать вино…
Кубик взглянул на меня: я слушал. Я только думал, так же ли он умеет рисовать, как рассказывать.
— В комнатах шли негромкие беседы, их прерывали бешеные удары ветра то в стену то в крышу… На смуглых запястьях женщин были золотые, серебряные, бронзовые или стеклянные (модный материал) браслеты — синие, голубые, перевитые, как шнурок, широкие, с пузырьками воздуха внутри; узорчатые застежки на плечах, кожаные сандалии на босу ногу… Звучали то мужские, то женские голоса: