Надо только сначала послать эсэмэс Ксеньке или Филиппу, нет, все-таки Ксене, чтобы звучал «Голубой Дунай», папе будет приятно. Вот бы они смогли найти фонограмму… Нет, ноты — ведь будет живая музыка! Какой-то «пир вальтасаровский», отдающий чем-то вавилонским. Где это? Кажется, в «Двойнике»… Почему-то раннего, «гоголевского» Достоевского Вячек любил сильнее, чем позднего. Да, и в «Двойнике» же (Вячек это потом превратил в поговорку): «поздравления прошли хорошо, а на пожеланиях герой наш запнулся».
Ничего, запишу все по пунктам. Еще на минутку прилягу, выстрою все в голове и потом запишу. Начну с Ксенькиного прапрапрадеда. Он был купцом и сыном купца. Безусым парнишкой влюбился в еврейскую девушку, бабушка говорила, что из бедной семьи. От девушки уцелело имя — Хана Двойра, потому что она дожила до глубокой старости. А от ее жениха, а потом молодого мужа — ничего, кроме этого вот предания. Отец, их браку, понятно, противившийся, спрашивает у сына: и что ты в своей жидовке нашел? может, она самая красивая? — нет! — может, самая умная? — нет! — может, самая добрая? — нет! — ну так что же тогда? — самая любимая!
Очень даже свадебное бонмо. А погиб он нелепо и рано: на какой-то пьяной пирушке поспорил, что выдержит и не такую боль, проткнул себе руку ножом и умер от заражения крови. Два фактически анекдота — и вот уже весь человек… Будет гостем на нашей свадьбе.
Это как если бы заговорил семейный альбом!
Напутствием от бабушки Жени станет ее любимая фраза, с которой она Леру и на экзамены провожала, и к мальчикам на первое свидание: «Форс мороза не боится!». Бабушка Женя была Хане Двойре внучкой, с чем-то еврейским в грустных глазах, с пышной копной волос, которые ведь и Ксеньке достались… Для храбрости лучшего заклинания нет. Вызывают к директору школы или сейчас, вдруг — к руководителю департамента: форс мороза не боится! — и вперед.
Удивительно, как ей сразу это в голову не пришло, чтобы говорили они — все они, другие — через тебя! Через тебя, но — свое.
От Георгия Георгиевича, которого Ксеня, кстати сказать, всегда и считала, и называла дедом, размеренным голосом надо будет произнести: «Любить нечто больше, чем жизнь, значит, сделать жизнь больше, чем она есть». (Он-то, конечно, науку имел в виду.) Обязательно прозвучит мамино: «Не думай, что другие глупее тебя». С ее фрикативным «г», за полвека московской жизни лишь чуточку озвонченным. И мама сразу окажется рядом. Будут все. Сводный мамин брат дядя Володя с холодноватым, в первый миг обидным почти, но потом умиротворяющим: «Как-нибудь да будет, потому что никак не быть не может». И, конечно же, папа (вот уж кто до рассвета плясал бы на этой свадьбе!) — со своим, можно сказать, хитом: «А кто обещал, что будет легко?». Начиная с трех Лериных лет, с разбитой коленки, и до последней папиной больничной палаты (казалось, ну подумаешь, ущемление грыжи, обязательно выкарабкается) — это всегда помогало!
А мы и Ленчика Полосатова позовем, он ведь тоже почти родня. Можно так и сказать: был в моей жизни один мальчик — я думаю, что предчувствием Ксеньки, — с ее же сильным характером и преданным сердцем. И мальчик этот в шесть лет говорил: «Не потопаешь — не полопаешь». И еще говорил: «Долог день до вечера, коли делать нечего».
А примеры употребления они уже сами себе приведут. Ведь это как подорожник — каждый знает, куда его в данный момент приложить.
Не думай, что Филипп глупее тебя. А кто сказал, что с Филиппом будет легко? Ну вот, прекрасно работает.
И еще надо попросить Бизюкиных, прямо с утра, возле загса, чтобы они к вечеру вспомнили заветные выражения, которые в их семье от поколения к поколению передаются… Тогда и станет свадьба звеном в цепи, а не событием из новорусской жизни.
А что Филипп придумал их с Вячеком танец — за это ему, конечно, респект. Потому что когда Шамиль встает среди ночи и молится на своем коврике в сторону Мекки (вот такой уж он человек, хотя на улице встретишь и никогда в нем этого не заподозришь), Лера делает вид, что спит, но при этом думает: Мекка в той стороне, значит, Торонто — в этой. А больше она ничего и не думает. Или думает, но без слов, без мыслей и слов… Мекка — это все-таки Мекка, а что такое Торонто?
А теперь, после их разговора и, наверно, главное, после танца, все будет как-то иначе… Как-то свободнее, независимей… А Вячек свое напутствие, захочет, по скайпу пусть сам говорит… А про судьбу с отрезом в руках — это как пожелание достатка… наоборот, это про чувство судьбы… или поиск первоначального облика?.. нет, конечно… и да… Опёнкина, не засни!.. я только минутку… я здесь… я сейчас…