Снова загадка.
Проболтался при допросе? Бред. Сильно сомневаюсь, что допрашивающие пытками выбивали признание: есть ли у его младшего товарища деньги? Тем более, в госпитале.
Или, предположим, выбивали? Нет, нестыковочка... Это по-другому работает. Из наставника вытряхнули бы всё, и про кредиты — тоже, до мельчайших подробностей. А после перерыли бы нашу бывшую огневую точку вдоль и поперёк, и пленный Маяк не понадобится.
Воображение тут же засомневалось в месторасположении Психа, предлагая лечебное учреждение заменить моргом или кладбищем, но я задавил паническое настроение на корню.
Посмотрел на детину-тюремщика, тот кивнул. Угу, можно говорить.
— Где ты его видел?
— В армейском госпитале. Ездил по делам, завернул к приятелю. Случайно узнал, что в закрытом отделении лежит наш общий знакомый. Проведал.
— Тебя пропустили? — обстоятельства встречи заставляли усомниться.
— Да. Контракт по охране принадлежит «Югу». У военной полиции мало людей, особенно после наступления. Другим заняты.
Я хотел рассмеяться бойцу в лицо и... осёкся, припомнив свою службу по сопровождению гуманитарки. Наша бригада тоже гребла всё под себя. Любые денежные контракты, где требовалось присутствие вооружённых людей, неизменно становились добычей «Титана». Бизнес на войне — он такой, любит с силой дружить.
Видя моё недоверие, Длинный счёл за лучшее объясниться в подробностях:
— Маяк! Ты плохо понимаешь своё положение и ситуацию в общем. Я тебе объясню... Ты не комбатант, а, по сути, наёмник, как и я, — громила в подтверждение кивнул, блокируя двери своей габаритной тушей. — Поэтому действие всяких договорённостей и конвенций проходит мимо и тебя не касается. Был бы ты солдатом регулярной армии — другое дело. За тебя бы говорили протоколы, международные наблюдатели, межправительственные соглашения и прочий ворох документов, придуманный для подобных случаев. Но ты, по закону, уголовный преступник, убивавший граждан Розении в составе незаконного вооружённого формирования. «Титан» у нас рассматривают только так, и никак иначе. Жопа, верно?
Давая мне осмыслить сказанное, он сделал паузу, прошёлся по камере, потрогал противоположную входу стену с закрашенными царапинами, при детальном рассмотрении складывающимися в нецензурную фразу.
— Терпимо, — я умышленно ответил невнятно, давая «южанину» развить тему.
Длинный пожал плечами, оставляя эмоциональную составляющую на моё усмотрение. Хочешь — плачь, хочешь — смейся. Ему без разницы.
— Скоро осознаешь… Я действительно случайно увиделся с Психом. Один из охраняющих отделение похвастался портретом, сделанным знакомой рукой. Такой, — «южанин» пощёлкал пальцами, — из нескольких линий. На комикс похоже и, поверь, очень узнаваемо. Дальше захотелось переброситься парой слов. Мы раньше, на позициях, изредка трепались ни о чём, коротая часы... Сходил в гости.
— Как он?
— Хреново. Прооперирован, в сознании, слаб. Врачи половину внутренностей вырезали. Нужно долгое и дорогое лечение, которое Психу никто не предоставит. У уголовников страховка отсутствует, а за государственный счёт разве что подохнуть не дадут из гуманизма, декларируемого нашим общественным строем. Скорее всего, будет инвалидом.
— Допустим, — сглотнул я, пряча за этим действием нарастающее замешательство. — Он мне что-то передавал?
— На словах. Просил в следующий раз не выделываться и драпать самому. А ещё извинился за зубы.
Лучше бы меня избили, чем вот так, наотмашь!
О том, как я потерял передние зубы, не знал никто, кроме меня и наставника. Ничего такого, но... свидетели отсутствовали, разболтать некому. При обстреле, переваливаясь через завал из мешков, Псих неудачно упал и случайно выбил их каской, из-за чего я теперь слегка шепелявлю.
Язык инстинктивно провёл по острым обломкам во рту, с отвращением цепляясь кончиком за осколки резцов.
— И только?
— Почти, — с усмешкой процедил Длинный. — Не спеши. Обо всём по порядку. Ты мне, для начала, ответь, Псих меня разыграл или у абстрактной беседы имеется материальное обоснование?
О как вывернул! «Материальное обоснование» — почему-то такая формулировка казалась неуместной в этих стенах, отзываясь запредельным цинизмом. Можно же проще выразиться: «Гони награбленное! Делись, сволочь!» — ясно и понятно, о чём разговор и каковы конечные требования.