— Это куда?
— Рубашки? В спальню. Там шкаф.
— Домашний кардиган?
— Давайте я повешу на спинку стула, в гостиной.
— Ваши родители точно заметят?
— Моя мама замечает все, особенно то, что ей не нужно замечать.
— Ха! Наши мамы случайно не сестры?
Андрей отнес в спальню стопку рубашек и коробку с галстуками. У Леси защемило в груди: после всех ее надежд по ее милому, домашнему мирку разгуливает совершенно чужой ей мужчина. Впрочем, могло быть и хуже: она могла сейчас быть тут совершенно одна, мыслями в больнице, с отцом, от которого только что приехала. Капельницы, пикающие приборы, тревожный запах медикаментов.
— Где у вас ванная?
— Там. Ваш паспорт. Я сфотографировала. А вот мой.
— Вы рак по гороскопу?
— Да… рак.
— Я телец. Не знаете, случайно, мы совместимы? — Андрей улыбнулся складочками под глазами.
— Это имеет значение… в нашей ситуации?
— Не знаю, не знаю. А ну как поубиваем друг друга, прежде чем дождемся развода. Зубная щетка и станок для бритья, с вашего позволения.
— А на сколько вы рассчитываете?! — крикнула Леся.
— Сложный вопрос, — отозвался из ванны Андрей. — Думаю, не меньше года. Чтобы соблюсти приличия. Вы же хотели добропорядочного мужчину. Как считаете, выдержим?
— Куда мы денемся? — грустно спросила Леся. — К тому же… нам же не придется проводить вместе всё наше свободное время?
— Всё? Не придется, — серьезно сказал Андрей, выходя в коридор. — Но усилий потребуется много. Родители, друзья, коллеги. У вас много друзей? Ах да, узкий круг. А вот у меня много. Лучших — три, и я вам вот что скажу: мою маму, тестя и тещу обмануть будет проще, чем моих друганов, которые знают меня, как облупленного. Готовьтесь.
— Уже боюсь, — призналась Леся, слабо улыбнувшись.
— Все получится, — убежденно произнес Андрей, улыбаясь гусиными лапками в уголках глаз.
— У вас есть высшее образование?
— Это важно? — он поднял брови.
— Простите… да, — Леся отвела взгляд.
— Есть. Я учился на факультете управления бизнесом и менеджмента в Питерском Экономическом. Сойдет?
— Вполне, — Леся почувствовала, что краснеет. — Я окончила Рахманинку в Ростове, это консерватория.
— Впечатлен. Я пойду, пора. Встретимся завтра в кафе. Кстати, мы живем в трех кварталах друг от друга. Очень удобно.
— Да.
У дверей Андрей наклонился и чмокнул Лесю в щечку. Она с трудом сдержалась, чтобы не уклониться от поцелуя.
— Привыкайте, — сухо сказал Андрей. — И с завтрашнего дня на «ты».
Леся-Олеся встретила Андрея в простом шерстяном домашнем платьице до колен и с уже привычным ему чистым, прозрачным каким-то, лицом без тени косметики. Она даже не старалась выглядеть как-то… попривлекательней, что ли? С другой стороны, это было только к лучшему. Больше всего после их знакомства в чате и в кафе Андрей боялся, что со стороны пианистки начнется по отношению к нему что-то личное. Лучше уж так. У Леси, конечно, в голове другой образ — тот мудак, что восемь лет морочил ей голову. Сама виновата: куча книг написана и фильмов снята о том, что если мужик любит, то любит, и прежние связи рвет, не задумываясь, а если мурыжит и матросит, то все не всерьез.
Квартира у Олеси Коваленко, тридцать два года, рак по гороскопу, была хорошая, Андрей даже пожалел на миг, что он не альфонс. Свою трехкомнатную Андрей продал, чтобы поправить дела (для которых его вливание оказалось каплей в море), купил себе однушку, и с тех пор страдал от тесноты. Пройдясь по просторной двухкомнатной пианистки, он окончательно убедился: эта девушка из той загадочной среды, интеллигентной прослойки, до которой ему, Андрею, со всем его высшим заочным, как до неба. У нее была семья, были корни, был особый уклад с семейными фото на стенах и фарфоровыми статуэтками в красивом, старинном, наверное, серванте. Понятно, почему Леся пожертвовала любовником, когда пришлось выбирать между ним и родными. Квартире не помешала бы мужская рука, этот самый Марк… или как его там, по всем признакам, за восемь лет ни к одному гвоздю в ней молоток не приложил. Ничего, сейчас пианистка потрепыхается, погорюет, а там найдет себе кого-нибудь из своих, певца или композитора, или кто там у них в их музыкальной тусовке водится.
Андрей всегда завидовал людям с семьей, настоящей, чтобы поколения, чтобы свадьбы и похороны, дни рождения и юбилеи. Но главное, чтобы было тепло, чтобы его дочь тоже могла вот так однажды сказать: «Я делаю это ради тебя, папа», хотя он никогда не стал бы требовать от Мани такой жертвы — пошел бы и сам «успокоил» урода, посмевшего обидеть его девочку.