Пока мы все это обсуждали, появился Джо Маккалистер с младшей сестренкой Сынка на руках. Джо был коротышка на кривых ногах, с лицом то ли двадцатилетнего юнца, то ли сорокалетнего мужчины.
– Вы чего это, молодежь, затеваете, а? – спросил он.
– Ничего, Джо, – ответила я; все звали его просто Джо.
– Видите, какая у нас хорошая девочка? – сказал он, показывая на двухлетнюю Доррис Энн. – Она любит дядю Джо.
– Ну и хорошо, – ответила я, мечтая поскорее от него отделаться, чтобы заняться нашими срочными делами.
– Ее мама всегда просит меня присмотреть за ней. И папа тоже. Они знают, что дядя Джо о ней хорошо заботится.
– Да… конечно… Джо, кажется, ее зовет мама, – нашелся Генри.
Джо замер, вскинув голову в сторону церкви.
– Не слышу, – сказал он.
– А мне кажется, звала, – настаивал Генри.
– Ладно, пойду проверю.
– Послушай, – сказал мне Мейнард, когда Джо ушел. – Сынок вряд ли поставит свой изумрудно-голубой.
– Поставит, – с уверенностью заявила я.
– Откуда ты знаешь? – спросил Генри. – И вообще, почему ты думаешь, он захочет играть?
– Потому что он жадина, вот почему! Ну, хватит, даешь ты мне свои шарики или не даешь? У нас осталось всего полчаса до проповеди.
Мейнард и Генри уединились ненадолго, чтобы посовещаться. Вернувшись, они объявили, что доверят мне рискнуть их достоянием. Но оговорить все условия с Сынком должны они сами – так мы сообща решили. Когда они отправились на переговоры, я вдогонку им крикнула:
– Скажите ему, чтобы ставил в игру все десять своих шариков. Если не все, нет смысла играть. Только ничего не говорите про изумрудно-голубой. А то испугается.
Кристофер-Джон, с неодобрением взиравший на эти приготовления, не сулившие ничего доброго, старался объяснить мне всю глупость затеянного.
– Кэсси, папа с тебя шкуру снимет, если узнает. Ты что, не понимаешь? Какая муха тебя укусила?
Он был, конечно, прав, но даже мысль о папином ремне не смогла меня заставить изменить мои планы. Этот изумрудно-голубой словно обрел надо мной какую-то подлую власть. И я дала обещание себе и богу, что, если завладею им, никогда в жизни больше не буду играть в шарики. А может, если мне особенно повезет, папа даже не узнает, что я его не послушалась.
Мейнард и Генри очень скоро вернулись. Договор был заключен. Мы встретимся с Сынком возле поваленного дерева, в пяти минутах ходьбы от опушки в глубь леса.
– Ну вот! – воскликнул Малыш, не очень довольный местом встречи.
Чтобы добраться до поваленного дерева, надо было продираться через густые заросли, и ничего не стоило запачкаться. А Малыш был жуткий чистюля и трясся над всем – и над платьем, и над школьными принадлежностями, и над всем прочим. Он нахмурившись осмотрел свою чистенькую, без единого пятнышка, курточку, штаны и ботинки, потом вскинул взгляд на Генри и Мейнарда и спросил:
– Разве не могли вы выбрать место получше?
– Нельзя играть слишком близко от церкви, – объяснил Мейнард. – Так вы идете или нет?
– Идем, идем! – ответила я и поспешила к корпусу, где занимались средние классы: тропинка в лес начиналась как раз позади него.
Решив, что ставка сделана слишком серьезная, Малыш не рискнул отстать от всех и пошел вслед за Мейнардом и Генри. А Кристофер-Джон то и дело останавливался и на весь лес верещал, что не только папа, но сам господь бог нас покарает.
– Вот что, не приставай, а лучше вообще отваливай! – заявила я ему, когда мы дошли до поваленного дерева, где уже собрались Сынок, Дон Ли и еще Кертис Гендерсон.
– Ну давай лучше вернемся!
– Нет уж, пока не заполучу изумрудно-голубой, – прошептала я.
Распахнув пальто, я запустила руку в карман – единственную полезную деталь моей одежды – и вытащила мраморные шарики, которые мне доверили на хранение Мейнард и Генри. Потом устроилась поудобней на корточках, стараясь при этом не пачкать в грязи пальто.
И сражение началось.
Сынку везло. Первый выстрел был его, и одним ударом он вышиб сразу три шарика. Я потеряла хладнокровие и промазала.
– Кэсси! – завопил Мейнард.
Оба – и он, и Генри – скорбно уставились на быстро редевшую шеренгу их шариков. И тут же потеряли всякую веру в меня.
Сынок загоготал:
– Вы что, не знали, девчонкам лучше со мной не тягаться!
Он снова ударил, но на этот раз промазал.
– Так тебе и надо! – Наш Малыш любил справедливость.
Настала моя очередь. У меня даже руки вспотели, хотя день был прохладный. Но только я приготовилась ударить, как Мейнард вцепился в меня.
– Дай лучше я ударю.
Я вырвала руку из его клещей и, не успели они с Генри что-либо возразить, бросила мой шарик. Попала! Игра стала моей. Наконец вылетел со свистом последний мраморный шарик Сынка, теперь и он перешел в наши руки. Я откинулась назад, упершись локтями в землю, и не сводила с Сынка глаз. Казалось, он не отдает себе отчета, что разбит наголову. А Малыш, Мейнард, Генри и… да, да, и Кристофер-Джон громко ликовали – наша взяла!
– Лучше заткнитесь все! – потребовала я.
Вот-вот должен был зазвонить колокол, а проблема с изумрудно-голубым еще не была решена. Все сразу замолчали.
– Знаешь, Сынок, – начала я, – мне ужасно неприятно, что ты все проиграл и остался без ничего. Тем более что это ведь был подарок Рассела, эти мраморные шарики.
Я остановилась, затаив дыхание, наблюдая, как у него меняется выражение лица от моих сочувственных слов.
– Предлагаю тебе, – заговорила я снова, когда почувствовала, что он достаточно окрылен надеждой, чтобы принять мои условия, – если хочешь, мы дадим тебе шанс отыграть все твои шарики плюс наши. Одним ударом, но…
– Постой-ка, Кэсси! – крикнул Мейнард; Генри его поддержал.
Они уже успели разделить между собой шарики, позабыв, что я-то еще не получила того, что хотела.
Я оборвала их взглядом. Это я от папы научилась так смотреть, когда он был очень сердит или очень серьезен. Мейнард и Генри тут же прикусили язык.
– Но… но у меня же ничего не осталось, чтобы отыграться, – пробормотал Сынок.
– А твой изумрудно-голубой?
У Сынка так и отвисла челюсть.
– Выиграешь, – предложила я, – получишь его обратно. И не только его, а все двадцать. И будешь бренчать ими в своем кармане. Мы оба сделаем выброс против изумрудно-голубого. Кто первый вышибет его за внешний круг, тот его получит. – Я чуть не задохнулась от собственной хитрости. – Бей первым, не имею ничего против.
Малыш и Кристофер-Джон посмотрели на меня, не веря ушам своим. А Генри и Мейнард совсем приуныли.
Сынок задумался.
Стояла тишина.
Он вытащил из кармана изумрудно-голубой и потряс в ладони.
Изумрудно-голубой был уже наполовину мой! И я даже испытывала сочувствие к Сынку. За каких-то несколько минут он потерял почти все свое богатство. И если теперь станет играть на изумрудно-голубой, он – дурак.
– Идет, – сказал он, кладя мраморный изумрудно-голубой во внутренний круг.
Папа оказался прав. Если игра в шарики – азартная игра, то она и в самом деле как болезнь. Да, но тогда и у меня не очень-то все хорошо со здравым смыслом: рискую заработать нешуточную порку за кусочек стекла, за камешек! Выходит, я не меньше дура, чем Сынок. Ну и ладно.
– Давай, – сказала я. – Кидай!
Сынок, нервничая, облизнул губы и бросил.
Промахнулся.
Я – нет.
– Ты выиграла, Кэсси! Ты выиграла! – завопили Малыш и Кристофер-Джон, хлопая меня по плечу, когда я потянулась за своим призом.
Ласково поглаживая пальцами изумрудно-голубой шарик, я подставила его лучам солнца. Он был просто чудо.
– Нам пора возвращаться, – напомнил Кристофер-Джон. – Колокол вот-вот зазвонит.