И она пускает его, борясь с рвотным рефлексом, ведь награда за это — теряющий контроль Малфой. Гермиона задыхается, когда он с каждым движением пробирается все глубже, но она терпит, понимая, что скоро все кончится, потому что дыхание Драко становится поверхностным и сбивчивым. Кожа нежная, чуть горьковатая. Примешивается вкус собственных слез, самовольно наворачивающихся на глаза.
Все же это больно, когда он забирается особенно глубоко, и его семя неожиданно заполняет горло. Ей кажется, что она задохнется и, кашляя, пытается вскочить на ноги, а он ловит ее сильными руками.
Темно. Она ничего не видит и не может дышать. Во рту, на руках, на груди его влага.
— Гермиона, — в голосе тепло, — Гермиона, отзовись.
И нежные губы касаются мокрых уголков глаз, и взгляд, встревоженный напротив его лица:
-Ты не умеешь? Ты так не делала раньше?
Гермиона отрицательно качает головой, к стыду своему, понимая, что ей понравился такой финал Драко. В горле все еще першило и возникало неудержимое желание прокашляться, но тело не слушалось: дугой оно выгибалось, чувствуя близость Драко, отдавая каждую частичку ласкающим рукам. И вновь его пальцы. На этот раз освободившие тело юноши от остатков одежды. Какая горячая кожа у холодного, воспитанного аристократа.
Драко исследует ее тело своим. Касаясь девичьей груди, живота, бедер, промежности вновь восставшим членом. Он не входит, а дразнит стонущую девушку, касаясь нижних губок тонкой кожей головки. Спускается, устроив голову между вздрагивающих бедер, он проводит языком, там, где горячо и мокро. Чуть нажимая, он видит, как наливается ягодка клитора, и вновь терзает его пальцами. Гермиона лишь извивается под его руками, глотая воздух.
Теперь он чуть бережнее вводит палец, словно что-то пытаясь понять, а она тут же подхватывает бедрами нужный ритм.
Резко убирает руку и прижимает ее к матрасу телом.
— Девственница?
— Ух, ооо, ах, Драко, да.
-Тогда почему здесь? Почему со мной? В этой жуткой гостинице…
Но юноша не получает ответов на свои вопросы, потому что в следующую минуту, она поймав его рукой, направляет в себя. Чуть-чуть у входа, но он не может не пошевелиться, а двинувшись, понимает, что ни за что не хотел бы покидать это местечко раньше времени.
Самое начало. И он упирается в упругую преграду. Выдыхает ей
в шею:
— Возможно, будет больно.
— О, не медли, пожалуйста, Драко, двигайся.
И резким движением он оказывается внутри. Горячо и мокро. Узко и больно. Ему так же больно, сократившиеся мышцы не дают двинуться или выйти. Проходит минута, другая. Тело Гермионы расслабляется, качнув бедрами, девушка показывает, что можно продолжать. И он начинает, понимая, что надолго его не хватит, ибо она продолжает душить его своим нутром.
Двигается так, что он и сам не сделал бы лучше.
Все.
Цветные пятна знакомо разбегаются под закрытыми веками, еще один толчок, и он обрушивается на нее, тяжело дыша.
— Грейнджер, о, Мерлин, что это было?
Открывает глаза. И видит две черные жемчужины ее взгляда, сверкающие в полумраке недоумением. Все. А что теперь?
========== Часть 2 ==========
***
Он ведет ее за руку, через коридор недоуменных взглядов, скрывающих погашенную новым режимом ненависть. Больно сжимает пальцы, провожая к гриффиндорскому столу, проходя мимо слизеринского.
Но Драко никогда не остается в ее большой теплой спальне старосты. Предпочитая холодные общие подземелья своего факультета. Да и приходит он, только изрядно приняв огневиски. Она, сомневаясь, открывает дверь и, прежде чем втащить его внутрь, схватив за грудки, долго наблюдает шторм в серых, непогожих глазах.
Он трахает ее жестко, совсем не так, как в первый раз, тогда в Хогсмиде. Он заставляет ее доставлять удовольствие себе, потом сам быстро доводит девушку до оргазма. Затем, молча, одевается, целует на прощанье и уходит, оставляя одну на влажных простынях, хранящих его запах.
И она не спит, вдыхая аромат терпкого мужского парфюма и одиночества. Мешаются мысли в голове, составляя коктейли абсурдных идей. И она должна, обязана ему помочь. Вот только как?
— Малфой? — в один из вечеров, который он проводил в ее комнате, она решилась.
— Чего тебе нужно? — голос совсем не мягок — он не настроен разговаривать. И девушка понимает, что если не сейчас, то уже никогда не решится.
— Почему ты никогда не разговариваешь со мной?
— О чем ты хочешь поговорить?
Подрагивающими от недавнего удовольствия руками, Драко достает сигарету и закуривает, хотя знает, как сильно Гермиона не любит запах табака.
— Мы всегда молчим. Занимаемся сексом. Расходимся, не сказав друг другу ни слова.
— Хочешь, я буду желать тебе спокойной ночи? — в голосе нотка сарказма, и он стряхивает пепел прямо на прикроватный коврик.
Гермиона поджав ноги, внимательно рассматривала собственные пальцы:
— Я не о том. Мне хочется. Просто, мне нужно знать, что ты чувствуешь Драко?
Уголок его губ загибается вверх, и вслух он произносит:
-У тебя тугая, сладкая киска. Это хорошо, Грейнджер.
Пинает его пяткой:
— Идиот, я не о том?!
— А я о том! — пальцы со змеиной ловкостью впиваются в лодыжку, сильно, до синяка, — о том, что нам нечего обсуждать, и знать тебе ничего обо мне не надо. Трахайся, пока это хорошо, потом расстанемся приятелями, я тебя не обижу.
В сузившихся глазах злость… и отчаяние… На самом дне. Знакомые красные пятна разбежались по щекам. Она остужает пожар на лице сотней поцелуев, а рука уже бродит по его чувствительной плоти, так она пытается укротить в нем злость и усталость. Зажимая его между собственных бедер, Гермиона начинает тихо двигаться, и на губах юноши не держится стон.
— Я серьезно, Грейнджер, не лезь не в свое дерьмо, — его руки прижимают ее теснее, он хочет диктовать условия сам.
Десять красных полос от ногтей на бледной коже рук, он отдергивает их с шипением:
— Ааа, сука, что ты делаешь?! — маленькие алые капельки выступают на лентах царапин. Бедра двигаются быстрее и быстрее.
— Скажи, Малфой, признайся, что не дает тебе спать? Я хочу помочь, потому что ты… ты слишком важен для меня.
И это явный перебор, потому что в следующий миг она оказывается зажатой под ним, лицом в подушке, а он вколачивается неистово, задыхаясь и хрипя ей в ухо.
— По-то-му, что, матьтвоюГрейнджер, — его темп, как удары на каждом слоге, — это по твоей ми-лос-ти, из-за всех вас, сраных ублюдков, я остался без от-ца! Он приговорен к поцелую де-мен-то-ра, — чуть переводит дух и продолжает на одном дыхании, — а это верная смерть, ты знаешь! И никто: ни ты, ни я, ни моя мать со своими связями — ник-то не в си-лах е-му по-мочь!!!
Еще несколько глубоких толчков и он выходит из нее. Оставив лишь серебристую нить семени между ее бедер, он уходит, гулко хлопнув дверью.
***
Прежде чем ударить в дверь, медлит, повторяет заготовленную заранее речь, будто идет на встречу с большим чиновником, а не со старым школьным другом. Под трясущимися пальцами разглаживаются складки строгой мантии.
Решается — короткая дробь костяшками о филенку.
— Да-да, войдите, — слышится из-за двери.
Открывает, делает шаг.
Массивный старый стол, с отбитыми углами, а на нем в беспорядке стопы пергаментов, шоколадные кексы на одноразовых тарелках, несколько кружек недопитого чая. Посреди гор этого мусора, делающего школьного друга вполне узнаваемым, латунная табличка: «Гарри Джеймс Поттер. Руководитель отдела оперативного реагирования».