Я посмотрела на нее испепеляющим взглядом, она фыркнула с раздражением.
— Анонимно следуем. Мне кажется, что ты рехнулась, не сообщив Кеннеди, что отклонилась очень далеко от первоначального расследования, но думаю, что понимаю тебя,— тихо произнесла Лорелей. — Трудно наблюдать за Кеннеди и Гриффином, когда они так влюблены друг в друга, а у тебя этого нет.
Меня так потрясли искренние слова Лорелей, что я сижу просто в изумленном молчании, во все глаза пялясь на нее. Лорелей всегда была непреклонна по поводу новых романов. Она зареклась иметь какие-либо отношения с мужчинами на всю оставшуюся жизнь, потому что поняла, что любовь не стоит того.
Оказывается, не смотря на суровый внешний вид, в душе она такой же нежный романтик, как и я.
— Пожалуйста, мы можем просто поехать домой и отоспаться от запоя, который сочится у тебя даже сквозь поры? От всей этой честности сегодня, мне хочется кастрировать Энди И Мэтта, который заставляет страдать твое сердце.
Ладно, возможно, она НЕ НАСТОЛЬКО сентиментальная, как я.
— Ты обещаешь не судить меня за то, что я заставила тебя приехать сюда, в состоянии опьянения?— умоляю я ее.
Лорелей заводит машину и отъезжает с обочины тротуара.
— Обещаю. Я даже помогу тебе найти способ, чтобы Мэтт смог простить тебя, если ты действительно этого хочешь. Другой способ, не связанный с анонимным преследованием или же барменом мудаком.
— Вероятно, мне следует вернуться к бармену и извиниться, а?
Глава 11
Даже не потрудившись снять темные очки, я сижу в церкви Святого Михаила и задаюсь вопросом:«Знает ли Бог, что я пришла в его дом, пропахшая спиртным и полная стыда?»
— Сними очки, это не дискотека,— сурово шепчет мне на ухо мама.
К счастью, я снимаю их после того, как закатываю глаза на нее, и удерживаюсь напомнить ей, что сейчас уже не 1970 год.
— Не желаешь просветить меня, почему ты попросила встретиться с тобой в церкви?— спрашиваю я, вздрагивая от яркого солнечного света, льющийся через витражи, убирая свои очки в сумочку.
— Ты имеешь в виду, что стоит не учитывать тот факт, что твоя душа нуждается в спасении и прошло уже больше месяца, когда ты была в церкви? —шепчет она.
Супер. Адское похмелье,да еще и чувство вины.
Я приподнимаю бровь, как только органная музыка начинает греметь у меня за спиной. Мама сразу же встает со своего места и начинает петь вместе с другими прихожанами, полностью меня игнорируя.
Я ожидаю конца песни и когда все садятся, сложив руки на коленях, пробую снова:
— Что было такого важного, что не может подождать до сегодняшнего вечера?— шепотом спрашиваю я ее.
Она шикает на меня,как только пастор начинает говорить, и во мне поднимается протест, причем громкий, пытающийся напомнить ей, что именно она выбрала это место для встречи. Через несколько минут, она наклоняется ко мне ближе.
— Кто-то украл хлеб Господа для причастия из церкви на прошлой неделе. А вчера пропала золотая чаша. Ты должна сказать своей подруге Кеннеди, чтобы она помогла нам.
Я немного возмущаюсь на тот факт, что она даже не предлагает мне помочь с этим делом. Она почему-то твердо убеждена, что моя единственная роль в «Единожды солгав» это быть шлюхой. Даже моя собственная мать совершенно не верит в мои способности.
— Знаешь, я же тоже там работаю? Почему я не могу быть той, кто поможет вам?
Не то, чтобы я очень уж хочу, поскольку слишком занята сейчас, помогая Мэтту, но в принципе сам факт.
— Ты целуешься с незнакомыми мужчинами и снимаешься обнаженной. Каким образом ты собираешься помочь нам?
Совершенно неважно сколько раз я повторяю ей, что, целуя тех мужчин— это своеобразный способ с моей стороны поймать их на обмане, или о том, что фотографии, сделаны с большим вкусом, на которых я изображена, она все равно уверена в одном— что моя лучшая подруга намного лучше меня, и она тоже ходит в эту церковь, и не имеет дочь, которая позирует для «Playboy»,и продолжает сниматься в порно или в чем-то подобном. Как только меня наняли на мою первую работу в качестве модели десять лет назад, она стала молиться с четками каждый вечер, потому что решила, что я пошла по скользкой дорожке.
— Я совсем там не обнаженная. Сколько раз мне повторять тебе это?— шепчу я сердито.
Она опять шипит на меня.
— Мы находимся в доме Господнем. Сейчас не время говорить о твоей«больной мозоли»,— сообщает она мне, взмахнув руками в направлении моей груди.
«Я люблю свою мать. Я люблю свою мать. Я люблю свою мать». Возможно от того, что я продолжу напоминать себе это, не задушу ее в церкви полной народа.
Снова начинает звучать органная музыка, и все встают.
— Мам, сейчас у нас много работы. Почему бы просто не позвонить в полицию и не сообщить о краже?
Она хмурится, глядя на меня.
— Эти просфиры были подарком от папы.
Она быстро крестится при упоминании Папы, и я закатываю глаза.
Моя мама родилась и выросла настоящей католической, поскольку у нее было очень строгое воспитание. Когда она уехала в колледж, она словно взбесилась и у нее снесло крышу. Она не остепенилась почти до сорока лет, уже фактически отчаявшись встретить своего суженого и завести семью. Однако, судьба дала ей хороший пинок под зад, как раз на ее сороковой день рождения.
Моя мать была… как бы это покрасивее выразиться… в основном, моя мать была женщиной, предпочитающей заниматься сексом с мужчинами намного младше ее. Свой день рождения она решила отпраздновать с подружками в местном баре университета. Было слишком много виски, и она встретила моего отца. Он был студентом университета Мичиган, и вместе со своими друзьями был в Нотр-Даме на выходные. БАМ, БАМ, благодарю вас, мэм, поскольку шесть недель спустя, палочка для теста изменила цвет. Она так и не узнала, как зовут моего отца и была слишком подавлена, чтобы вернуться в бар и порасспрашивать о нем.
Моя мать тут же обратилась к своим католическим корням, испытывая чувство вины, и начала ходить на исповедь и мессу каждый день. В возрасте семидесяти лет она продолжает все равно каждый день ходить на мессу, и я уверена, что также молиться за мою душу, которая, как она считает, ведет себя непристойно в своем постоянном обнажении.
— Видишь того приятного молодого человека, сидящего впереди нас на два ряда,в голубой рубашке? Гарольд Джонсон. Он холост и его мать сказала мне, что он всегда был влюблен в тебя.
Я даже не заморачиваюсь, чтобы взглянуть на этого мужчину. С тех пор, как Энди и я развелись, она пытается меня сосватать с незнакомыми, случайными мужчинами в церкви.
— Ты шутишь, да? Его зовут Гарри Джонсон?— шепчу я в ответ, пытаясь сдержать смех.
— А что такого с его именем? Веское христианское имя, — утверждает она.
— Это не веское христианское имя. Это имя, которое кричит: «мои родители ненавидят меня».
— У него хорошая работа, и он заботится о своей матери, — отвечает она, игнорируя мои издевки.
— Заботится о ней, или живет у нее на цокольном этаже?
Она фыркает с раздражением.
— Нет ничего плохого в том, что сорокалетний мужчина живет со своей бедной, больной матерью. Ты не становишься моложе, Пейдж. Ты все еще хочешь найти кого-то особенного.
— А почему ты думаешь, что я не нашла кого-то особенного?—требую я ответа.
Она поворачивает голову в мою сторону и внимательно смотрит на меня, пытаясь понять честна ли я. Я никогда ей не лгала, и она это знает. Даже в старших классах, когда думала, что смогу безнаказанно что-нибудь совершить, потому что она вечно уходила из дома в церковь, имея там какие-то дела. Через пять минут, после того, как она появлялась в дверях дома, она уже была в состоянии понять, всего лишь взглянув на меня, сколько пива я выпила на вечеринке, вместо того, чтобы заниматься уроками.