Но тут Кэтлин заметила впереди крутой поворот, который все местные называли «откос мертвеца». Она двигалась слишком быстро. Но она должна его пройти.
Кэтлин резко нажала на тормоза, и машина, душераздирающе визжа шинами и тормозами, пошла юзом. Она отчаянно пыталась вывести ее из этого состояния, но скорость была слишком велика, и «эксплорер» завилял. Его занесло к скальной стене, шедшей вдоль левой стороны дороги. Передний бампер ударился об утес, и автомобиль от удара чуть выправился. На мгновение Кэтлин подумала, что справилась и теперь в безопасности. Но секундой позже «эксплорер» понесло через всю ширину дороги на противоположную сторону, навстречу металлическому ограждению обрыва.
Кэтлин отчаянно вскрикнула. Последовал сильный удар об ограждение, и ее автомобиль, пробив металлический барьер, полетел на дно глубокого ущелья.
Это было мгновение полной тишины. Жуткой, как могила. Последняя мысль Кэтлин была о ребенке, а потом все – она сама, ее паника, ее отчаяние, ее боль, ее будущее, даже ее разум – кануло в водоворот мучительной тьмы.
Глава 28
Ей было необходимо открыть глаза. Кэтлин попыталась, но у нее ничего не получилось. Что было не так? Ее охватила паника, и она вновь соскользнула в тихую темноту, где не было ни тревоги, ни боли.
Может быть, это длилось секунды, может быть, часы. Время не имело значения в темном безопасном коконе, где она пребывала. Оно просто не существовало. Там были только покой и тишина. И пустота, протянувшаяся далеко за размытые границы сознания. Здесь она была в безопасности, словно в мягкой колыбельке. Но тут ее разум вновь восстал, вновь включился в работу, словно огромный маятник гигантских часов раскачивался взад и вперед помимо ее воли и желания.
Кэтлин ощутила вдруг приятное тепло на руке. Может быть, солнце? Но солнце никогда не бывает таким ласковым и нежным. Может быть, она заснула на пляже, в тени, выставив только руку под чудесные солнечные лучи?
Кэтлин попыталась открыть глаза, чтобы увидеть, где она находится. Но они отказывались открываться. Веки были тяжелыми, словно на них лежал груз, мешающий им подняться. Она хотела шевельнуть рукой, той, которая ощущала тепло и ласку, но мышцы тоже отказывались работать. Однако она могла слышать, и рядом звучал голос. По крайне мере Кэтлин решила, что это был голос. Он жужжал, стучался в ее сознание, настойчивый и раздражающий, как муха, бьющаяся в окно кухни на ранчо, пытаясь проникнуть внутрь… где кто-то… только вот кто? Пек… – что-то с чудесным яблочным запахом.
Нет, все-таки это была не муха. Это был голос, и голос этот к ней обращался, что-то ей говорил. Кэтлин начала различать отдельные звуки… В них слышались сильные чувства… слезы. Но смысла она уловить не могла. Но это было понятно: ни в чем не было смысла. Так почему же этот странно знакомый, настойчивый голос должен был как-то от всего отличаться?
Что с ней случилось? Почему она не может сесть, подняться с пляжного одеяла, убрать руку с солнца? Почему не может вернуться в темноту, где ей было так уютно?
Этот голос не пускает ее назад. Он удерживает ее здесь против воли. Он поймал ее в капкан, связал по рукам и ногам, не дает ей уйти. Она ненавидит этот голос. Он будит ее, когда единственное, что она хочет, это спать…
Это голос Дэйна! Эта мысль прошла сквозь сознание Кэтлин, как струйка меда. Это был Дэйн. Он разговаривал с ней, но она не хотела слушать. Его слова пронзали темный туман, окутавший ее разум, и, хотя она пыталась заслониться от них, слова проникали в нее… приобретали смысл. Любовь. Это было одно из слов. Доверие. Другое слово. Дэйн удерживал ее здесь, пытаясь привязать словами, которые стучали в ее мозг золотыми молоточками. Но Дэйн хотел от нее чего-то такого, что она не могла ему дать. Его голос был ее нитью спасения, но она не хотела за нее браться. Она не может к нему вернуться. Ей нужно думать о чем-то еще, о ком-то еще. Если б только она могла ненадолго вынырнуть из этого темного тумана, чтобы вспомнить о чем-то очень важном…
– Вам действительно нужно отдохнуть, хотя бы немного.
Дэйн посмотрел мутными от усталости глазами на медсестру. Он понимал, что она желает ему добра, но он не мог отдыхать, пока Кэтлин не вышла из комы.
– Нет. Я в порядке. И я не могу оставить ее сейчас.
– Но вы здесь сидите уже больше тридцати часов. – Медсестра ободряюще положила руку ему на плечо. – Если вы будете так себя вести, скоро нам придется считать вас своим пациентом.
Она беспокоилась о нем, и Дэйн это ценил, но не его состояние было сейчас важно. Ей следовало тревожиться о Кэтлин, а не о нем.