Однако Яковлев отреагировал странно. Он и держался совсем по-другому, чем в общежитии. И взирал на Максима, похоже, с неподдельным удивлением.
Ощущение неправильности, даже абсурдности происходящего усилилось, но Максим отбросил эти мысли. Сначала, решил, растолкует этому уроду, что таким, как он, рядом с ней даже стоять нельзя. А если не поймет – ему же хуже будет.
В первый момент Максим даже не воспринял слова Яковлева: он со своей девушкой?…
Это же какой-то бред! Ересь. Бессмыслица полная. С ума он, что ли, сошел?
А потом Максим взглянул на Алену… Нет, он ничего еще не понял, потому что не способен был такое даже вообразить, но ее лицо… Столько отчаяния, и вины, и сожаления в нем читалось! Но почему? Отчего у нее такой взгляд, будто она просит прощения? Ведь не за что. Ведь это же неправда. Это не может быть правдой.
И вопрос-то он задал, не сомневаясь, что она отвергнет эту чушь. Но она молчала. И смотрела так, что он невольно замер, не мог вдохнуть. Все голоса и звуки вокруг как будто смолкли. И в этой гулкой тишине он слышал лишь, как колотится собственное сердце. Внутри же словно натягивалась невидимая струна. Лопни она, казалось, и все полетит к чертям. С треском, с грохотом.
«Не молчи, – мысленно обращался он к ней. – Скажи же, что это неправда!»
А потом она кивнула. Все тот же виноватый взгляд и кивок.
Может ли один еле заметный жест пустить весь твой мир под откос? Оказалось, может. Максим качнул головой, пытаясь сказать, что нет, что это ерунда какая-то, но слова тяжелым комом застряли в горле, а из легких будто разом весь воздух выбило.
Потом Яковлев ушел. Максим еще с минуту стоял на месте в оцепенении, силясь понять то, что понять было невозможно. Алена, кажется, что-то ему говорила, он это видел по губам, но слов не слышал, будто внезапно оказался в вакууме. Постепенно ступор отпускал, возвращались звуки, мысли, ощущения, а в груди разрасталась жгучая боль.
– Максим, пойми же, просто так вышло, что… – Она и правда что-то ему говорила, даже коснулась его руки.
Ее прикосновение словно прошило насквозь током, окончательно вернув его в реальность. Максим отдернул руку, молча развернулся и пошел к выходу.
– Максим, подожди! Давай поговорим! – Она догнала его, поймала за рукав куртки.
Максим стиснул челюсти до боли, не оборачиваясь, вырвал руку. Она приостановилась, но затем снова побежала за ним. Выскочила следом на улицу. Опять вцепилась. Он дернулся – не отпустила, продолжала семенить рядом. На улице хлестал дождь, холодный ветер забирался под воротник, а он задыхался. Глотал воздух ртом вместе с ледяными каплями, но ощущение удушья не проходило.
– Максим!
Он оглянулся, хотел прогнать, грубо, жестко, чтоб не шла за ним, не цеплялась, не унижала себя и его. Чтобы не делала ему еще больнее. Поскольку видеть ее теперь – это пытка.
Но она, наверное, сама догадалась по его взгляду, потому что разжала пальцы, и рука ее опустилась, безвольно повиснув плетью. Ветер трепал ее волосы, успевшие промокнуть под дождем. И блузка, уже мокрая, липла к телу.
– Вернись в здание, – произнес он глухо. – Простудишься.
Затем развернулся и стремительно, не оглядываясь, пошагал прочь. Спустился к набережной. Пусто, уныло. От серых вод угрюмой осенней Ангары дул пронзительный ледяной ветер. Но Максим не чувствовал ни холода, ни ветра, ни дождя. Боль затопила каждую клетку, не оставив места иным ощущениям.
Сначала в голове билась одна-единственная мысль: «Алена – девушка Яковлева». Упорно, назойливо, плавя мозг. И все никак не укладывалось, не верилось и в то же время… Лезли вереницей воспоминания, обрывки разговоров, всякие мелочи, на первый взгляд незначительные, но на самом деле – показательные.
Взять хотя бы тот случай у нее дома, когда она не захотела открывать дверь, а Максиму солгала, что пришла хозяйка. Он ведь тогда сразу почувствовал фальшь, но предпочел не думать. И в универе она его избегала. Когда встречались, норовила тотчас сбежать, оправдываясь занятиями. А сколько раз предлагал проводить – отказывалась наотрез. Теперь ясно, почему. Так ошеломляюще и болезненно ясно, что хоть вой и на стены лезь.
Спустя пару часов Максим вернулся в общежитие. Все трое: Иван, Азамат и Толик – сидели в комнате, копошились со своими какими-то делами и делишками и ведать не ведали, что у него катастрофа.
Как же не хотелось их видеть, не только их, вообще никого! Как же тяжело было притворяться, делать более или менее нормальное лицо, что-то говорить, дышать, ходить, когда тебя изнутри раздирает на части! Когда каждый вдох – боль. Каждый выдох – боль. Когда терпеть уже просто невозможно…