– Ситуация, конечно, отстой, но если кто в ней и виноват, так это я. Не стоило быть таким идиотом. И нечего было придумывать того, чего нет. Так что не загоняйся. Все норм.
– А мы… Мы еще… – Она опустила глаза в пол. – У нас все кончено, да?
– Ален, чтобы что-то кончилось, оно хотя бы должно быть…
Дверь распахнулась, и в коридор вышла Марина.
– Максик, мы все тебя уже заждались! Идем! – Она подхватила его под руку и потянула в комнату.
Алена молча отступила. А ему… Ему удалось вполне себе благожелательно улыбнуться ей на прощание и не показать, даже виду не подать, что сердце рвется в клочья. Сам от себя не ожидал такой удивительной выдержки.
После нее стало вдруг совсем тоскливо. Грубил даже. На просьбу еще спеть огрызнулся:
– Я что, нанимался вас развлекать?
– Максик, что ты такой злой стал? – скуксилась Марина.
– Да брось. Разве я злой? Я добрый. Как Лунтик.
И водка уже не шла совсем. И даже в разговоры никак не удавалось включиться – все видел лицо ее, молящее, отчаянное, глаза, полные слез. Что за дикость! Когда уже это пройдет?
– А зачем подружка Дэна приходила? – как назло спросила Оксана.
– Не будем про нее, – отсек Максим. И к счастью, этого хватило: никто не стал больше лезть с расспросами и действовать на нервы.
Примерно через пару часов нагрянуло пополнение: Костян и Серый. Максим сразу засобирался к себе.
– Да ты чего? – засуетился Вадик. – Нормально же сидим.
– Тебе что, Доцент, в падлу с нами выпить? – спросил Серый.
– Именно.
Максим вышел в коридор, не обращая внимания на возмущенную ругань Серого. Как все это мелко и незначительно! Особенно сейчас.
По пути в комнату он завернул в умывалку. На душевую с контрастным душем геройства его не хватало, тут уж хотя бы ополоснуть лицо холодной водой. Он пустил кран на весь напор, склонился над умывальником, набирая пригоршни воды. Холодные струйки затекали в уши, стремительно убегали за воротник, заставляя зябко ежиться, но это помогало взбодриться.
Вдруг он почувствовал на пояснице, под футболкой, чьи-то теплые ладони. Они гладили спину, вычерчивая круги вдоль позвоночника. Затем опустились ниже, скользнули к животу. Максим выпрямился, прислушиваясь к ощущениям. Движения чужих рук становились все смелее. Вот уже сзади к нему кто-то прижался грудью и проник под ремень джинсов. Максим приподнял край футболки, наблюдая за ловкими, беззастенчивыми пальчиками с вишневым маникюром.
– Марина? – узнал он.
– Тш-ш, – горячо выдохнула она ему в спину, ровно между лопаток и запустила руки под резинку боксеров.
– Марин, – поймал он ее руки, – подожди.
Развернулся, посмотрел в глаза, слегка затуманенные алкоголем.
– Ты классная. Просто я сейчас… Короче, меня мутит. Прости, давай в другой раз?
– Я знаю средство… – игриво сказала она, выводя зигзаги по голой коже и норовя проникнуть ниже.
– Я тоже знаю средство, – мягко отстранился Максим.
– Я тебе совсем не нравлюсь, да? – спросила она обиженно.
– Да ну ты что? Я от тебя без ума. Только в другой раз, Марин, все в другой раз.
Он поспешно покинул умывалку и столь же поспешно добрался до своей комнаты.
Парни уже легли спать и даже, похоже, успели уснуть. В общем-то, немудрено, учитывая, что шел второй час ночи.
В темноте Максим нашарил свою койку, завалился поверх покрывала. Вроде и в голове туман, а сна – ни в одном глазу. Еще и сердце колотится так, будто он последний час кросс наворачивал. А закроешь глаза – и снова ее лицо…
Телефон завибрировал так неожиданно, что Максим вздрогнул. Запустил мессенджер. Новое сообщение. От нее, от Алены.
Открыл он его не сразу. Сначала отложил телефон, не выпуская, впрочем, из рук. Словно не мог решиться или собирался с мыслями. Затем, тяжело выдохнув, все-таки открыл.
Глава 24
Гнет одиночества становится особенно тягостным, когда ты несчастен. Странное дело, но «поделиться несчастьем» – все же не пустые слова. Это действует. Казалось бы, сказал да сказал, выслушал в ответ какие-то слова сочувствия, чаще и неискренние вовсе, – что от этого может измениться? Но вот когда поделиться решительно не с кем, когда горе приходится переживать в одиночку, держать в себе, чувствуя, как оно разъедает тебя изнутри с каждой секундой, тогда понимаешь, как нужно, как важно чужое участие, пусть даже формальное. Оно словно невидимая опора.
У Алены такой опоры не было. Не было тыла.
Когда несчастье обрушилось так внезапно, так неожиданно, когда Максим сказал ей: «Зайди в здание, простудишься» – и, развернувшись, пошел прочь, она впала в ступор. Казалось, земля уходила из-под ног, а что делать – она не знала.