Алена отложила ноутбук. Выскользнула из спальни. Стараясь не привлекать внимание Максима, тихонько спустилась на кухню. Не хотелось с ним сейчас сталкиваться, думать, что сказать и как вести себя. Вдруг из гостиной донесся приглушенный голос. Максим с кем-то говорил по телефону. Алена безотчетно остановилась за углом, напрягла слух.
– Блин, Соня, как же ты не вовремя!..
– …
– Я не могу сейчас приехать. Я что жене скажу?
– …
– Конечно, я не хочу, чтобы она догадалась!
– …
– Ладно, ладно. Завтра утром перед работой заеду к тебе. Давай, до завтра.
Алене показалось, что в сердце, в грудь впились стальные когти и раздирают ее в клочья. Она глухо охнула, попятилась назад, к лестнице, поднялась наверх, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Закрылась в ванной и, пустив воду на весь напор, дала уже волю слезам. Прорыдавшись, еще долго сидела на узенькой банкетке словно в прострации. В конце концов решила: нет, терпеть и притворяться она не станет. Если конец, то конец. Пусть это будет глупо, но вот то, что сейчас происходит, – это вообще выносить невозможно. Так что лучше разрубить этот узел немедленно.
Однако, когда Алена вернулась в спальню, Максим уже крепко спал. Будить не стала, конечно же. Утром, решила, все выскажет. Но, промаявшись почти всю ночь, заснула на рассвете так, что даже не слышала, когда он встал, когда ушел.
Проснулась ближе к полудню, и то потому, что звонил отец. И оказывается, уже третий раз.
– Я уже нервничать начал. Думал, случилось что-то, – посетовал он.
Отец еще что-то говорил, но Алена уже не слышала – внутренности вдруг свело болезненным спазмом. Живот выпятился, напрягся и будто окаменел. Затем вроде отпустило, но ненадолго. Вскоре спазм повторился.
«Схватки», – догадалась Алена. Но ведь рано! Десять дней еще ходить… В ответ на ее сомнения вновь накатила волна раздирающей боли. Скуля и подвывая, она вновь поднесла телефон:
– Папа, кажется, началось!
– Не переживай, сейчас свяжусь с вашей больницей, чтобы отправили машину. Сам тоже выезжаю. Все будет хорошо, доча, – говорил отец, хотя сам, было слышно, еще как переволновался.
Отец не подвел. Умел он вот так взять и организовать, не выходя причем из дома. «Скорая» прибыла минут через десять.
До города мчались с включенным проблесковым маячком. Боялись не успеть. Уж слишком частыми были схватки.
В больнице ее уже ждали – папа и там успел поставить всех на уши. Уложили на каталку и поспешно увезли в операционную родильного блока.
– Роды прошли без осложнений, – доносилось из коридора.
– А почему она до сих пор в операционной? – узнала Алена встревоженный голос отца. – С ней точно все в порядке?
– Все хорошо, Дмитрий Николаевич, не о чем волноваться. Просто так положено: все женщины после родов у нас лежат два часа на столе. Скоро перевезем вашу дочь в палату.
– А как ребенок?
– С ней тоже все хорошо. Девять баллов по шкале Апгар. Три семьсот. Пятьдесят три сантиметра. Поздравляю вас с внучкой! Уже придумали, как назовете?
Отец пробурчал что-то невнятное. Алена вспомнила про их с Максимом договоренность: если родится мальчик – имя выбирает она, а если девочка – он. И специально просили на последующих УЗИ не сообщать, кто будет. Хотели сюрприз.
И снова стало горько и обидно, что в такой долгожданный день его нет рядом. Ладно нет рядом, это полбеды. Но он сейчас с той! Алене казалось, что горе в один миг так ее иссушило и опустошило, что даже слез не осталось. А сердце, да и все внутренности стали такими же холодными, как пузырь со льдом, который ей положила акушерка на живот.
В палату ее тоже везли на каталке. Алена все порывалась встать, уверяла, что и сама дойдет, но ее настойчиво укладывали обратно.
– Находишься еще, успеешь, – заверили ее.
Вообще Алена не привыкла, чтобы за ней ухаживали, как за немощной. А тут и кровать постелили, и уложили, и спросили, не надо ли чего подать-принести. Чувствовала она себя из-за этого неловко. Да и интерьер вокруг больше напоминал не больничную палату, а маленький, но уютный гостиничный номер, где было все необходимое: мини-холодильник, микроволновка, плазма на стене и даже кожаный диванчик для посетителей.
Отец уже поджидал ее, сидя на этом самом кожаном диване, и весь аж светился от радости, а когда медсестра принесла туго спеленатую кроху, даже, кажется, прослезился. Алена и сама наглядеться на девочку не могла. Присела в кровати, взяла на руки с благоговением и страхом: такая маленькая и хрупкая, страшно и прижать-то ее к себе!