— Пожалуйста, — прошу я. — Я должен ее вернуть. Это моя вина, что ее схватили.
— Да? Я думал, что это было главным образом ее. — Он указывает на Ареллу, и она отводит взгляд, бормоча то же самое оправдание о том, что у нее не было никакого выбора.
Астон не покупается на это.
Он описывает круг пошире, чтобы обойти всех нас:
— Что вы мне дадите, чтобы я согласился помочь?
Я открываю рот, чтобы сказать ему «что угодно»… но вместо этого я произношу:
— Я не буду учить тебя Западному, если ты этого просишь.
— Даже чтобы спасти твою драгоценную любимую? — спрашивает он.
— Мои инстинкты не позволят мне.
— Печально известные Западные инстинкты снова ударяют. Конечно из-за них мы все умрем. И все же… Твои ветры могут быть очень утешительными. Они раньше посещали меня в Брезенгарде. Так или иначе они ускользали через трещины в стенах крепости. Конечно я не мог понять их. Но их песни были так красивы. — Его глаза выглядят стеклянными, когда он смотрит на звезды. — Твоя девушка однажды пела для меня, когда была здесь. Я никогда этого не забуду.
— Этот талант достался ей от отца, — шепчет Арелла.
— Осторожно, — говорит ей Астон. — Ты почти похожа на настоящую мать.
— Я — любящая мать, — рявкает Арелла.
— Хорошо, тогда это твой шанс доказать это… и это будет единовременным предложением, поэтому продумай. Я помогу вам. Я даже найду способ, как проникнуть в Брезенгард. Но только если ты согласишься отдать мне свою боль.
Я понятия не имею, что это означает, но судя по выражению лица Ареллы, она тоже… пока Астон не поднимает руки и не запутывает вокруг нее порыв.
Арелла кричит и падает на колени.
Я стараюсь помочь, но ветер сбивает меня обратно. То же самое происходит с Соланой.
Проходит несколько ужасных секунд. Потом ветер успокаивается, и Арелла падает.
Астон, между тем, улыбается настолько широко, что его лицо выглядит вытянувшимся.
— Я слышал истории о боли ее дара, но никогда не понимал, настолько она восхитительно насыщенна.
— Что ты с ней сделал? — спрашивает Солана.
— Я впитал ее агонию. Обычно я вынужден привлекать боль ветра, чтобы держать себя в руках. Но этой боли гораздо больше… гораздо больше освобождения. — Он встает над Ареллой, лунный свет отбрасывает странные пятна теней над ней. — Это мое предложение. Моя помощь в обмен на твою боль три раза в день.
— Так… по существу, ты хочешь подвергнуть ее пытке, — проясняю я.
— Только неколько минут. И не говори мне, что она этого не заслуживает.
Заслуживает, но что-то тут не чисто.
— Почему ты это предлагаешь, если можешь просто прямо сейчас взять ее в плен?
— Потому что он никогда не сможет удержать меня здесь, — шепчет Арелла.
— Твой дар предполагает особый набор навыков, — соглашается он. — Оз был прав, заточив тебя в Водовороте. Единственный способ сдерживать тебя — это отделить от неба, если ты не будешь сотрудничать. Но не думай, что это означает, что у меня нет способа тебя контролировать. Я знаю, чего ты жаждешь. — Он садится на корточки, чтобы убедиться, что Арелла на него смотрит. — Дай мне слово, что когда все закончится, ты вернешься со мной и выполнишь условия соглашения. В противном случае я уничтожу все, о чем ты волнуешься.
— Не впутывай сюда Одри, — предупреждаю я.
— Я имел в виду то, о чем она на самом деле волнуется. О, да… — добавляет он, когда Арелла судорожно вздыхает. — Я знаю, как его найти. Но не буду, если ты будешь хорошей девочкой. И как бонус, я помогу спасти твою дочь.
Я не могу представить Ареллу, соглашающуюся ни на что из этого… но возможно я не знаю её так хорошо, как думаю.
Или, возможно, она думает, что может перехитрить Астона.
Или возможно она боится.
Так или иначе она шепчет:
— Даю слово.
Глава 8
ОДРИ
Замысловатые узоры линий вызывают головокружение, или, возможно, оно из-за крови.
Или из-за того, что я понятия не имею, что означают художества Гаса.
— Ты уверен, что точно все перевел? — спрашиваю я.
— Я не художник, — говорит Гас. — Но первоисточник немного сбивает с толку.
Усталость отягощает его слова, а движения наполнены болью.
— Тебе следует отдохнуть, — говорю я ему.
Гас кивает.
— Надеюсь, ты запомнила узор, — говорит он, стягивая один из бинтов и стирая путеводитель влажной тканью.
Когда пометки смазываются, он ложится на них, чтобы кровь, сочащаяся из ран, окончательно их замаскировала.
— «Самая большая слабость Райдена в том, что у него нет слабостей», — бормочу я.