— А какая тебе разница? — рявкает он в ответ.
— Потому, что я хочу понять.
— Никто никогда не понимает.
Я жду, что он может сказать больше, но он отворачивается.
— Пустая трата времени, — говорит Гас, направляясь к лестнице.
Я едва делаю пару шагов, когда Буреносец говорит:
— Ползающий по земле убил моего отца.
Я поворачиваюсь и обнаруживаю его, вытирающего глаза, и он дважды откашливается, прежде чем может добавить:
— Он поймал моего отца на своей земле после шторма и наставил на него ружье. Я прятался неподалеку. Видел все это. Он утверждал, что мой отец был мародером… будто нас интересовало его ржавое старье. Когда мой отец попытался его успокоить, он выстрелил ему в голову. Неважно, что мой отец был тем, кто спас его поганый дом от бури. И ветер не сбил пулю в сторону.
— Мне жаль.
— Да. Все так говорят. А еще- «Хотел бы я чем-нибудь помочь». Райден был тем, кто понял. И что-то сделал. После того, как я присягнул на верность? Он вернул меня в тот дом, и мы разорвали все в клочья.
— Месть — это не правосудие, — говорит ему Гас.
— Тогда как ты объяснишь то, что избил меня? — спорит Буреносец.
— Это было заслужено, — говорит Гас, беря меня за руку. — Он просто тянет. Тянет, пока кто-нибудь не найдет нас.
— Есть кое-что получше, — говорит Буреносец. — Я также уверен, что у нас есть время, чтобы захватить вашего Западного дружка… если мы еще не сделали этого.
Неземной вой останавливает мой ответ, и скрипучее соединение ярости и разорения заползает под мою кожу.
Я слышала звук прежде… и надеялась никогда не услышать его снова.
Крик не желающей превращаться жертвы в один из Живых Штормов Райдена.
Глава 21
ВЕЙН
У Соланы идет кровь.
И сильно.
Она даже оставляет след из красных следов на каменном полу.
Я пытаюсь заставить ее остановиться, так мы можем перевязать рану. Но она утверждает, что у нас нет времени… и она права.
Даже если пароль не дает Буреносцам попадать в проход, я уверен, что они догадались, куда мы направляемся. Так что весь мой «тайный план» разлетается в тот момент. И у меня такое ощущение, что выворачивающий внутренности вопль, который только что потряс туннель, означает, что Райден создает Живой Шторм.
Я отказываюсь думать о том, кто это мог быть. Шнур кулона опекуна Одри все еще синий, таким образом, я знаю, что она в безопасности. Но Гас…
— Насколько этот проход длинен? — спрашиваю я.
— Очень длинен.
Я не могу сказать, волнуется ли Солана о Гасе… или волнуется ли она по поводу того, насколько должна облокотиться на стену для поддержки.
В конечном итоге она падает, и я едва успеваю поймать ее.
— Все хорошо, — бормочу я.
— Да, похоже.
Я опускаю ее на пол и расстегиваю мою куртку.
— Что ты делаешь?
— Нарезаю бинты. — Я достаю кинжал из ножен и отрезаю подол моей майки. — Я думал, что эта ткань помягче.
Ее рана выглядит довольно непростой, таким образом, я отрезаю еще несколько полос. Потом понимаю, что глупо носить половину рубашки, и срываю остальное.
— Классно выглядишь, — говорит Солана, указывая на мою голую грудь, выглядывающую из расстегнутой куртки.
Я не могу сказать, дразнит ли она меня или становится безумно честной. Так или иначе вполне уверен, что краснею.
— Предупреждаю, — говорю я, быстро нюхая ткань. — Очевидно, я вспотел и воняю.
— Это не совсем новость. Кроме того, я уверена, что пахну так же плохо.
На самом деле, она пахнет, как апельсин или дыня, или…
Я качаю головой.
Нет времени для игры «Угадай шампунь».
Солана пытается взять у меня бинты, но я крепко держу их.
— Моя очередь помогать.
Это кажется совершенно нормальным предложением… пока мне не приходится обматывать ее колени. И все становится хуже, когда я сдвигаю ее платье вверх еще на дюйм, чтобы обнажить всю глубокую рану…
Ладно… я сосредотачиваюсь на крови.
— Скажи мне, если я сделаю больно, — говорю я, когда прижимаю к ране ткань.
Она не вскрикивает, но судорожно выдыхает через зубы, и я не виню ее.
— Выглядит ужасно.
— Ну, спасибо.
— Не имел в виду твою ногу… я не на это смотрю, — говорю я быстро. — просто говорю…
Мои оправдания затихают, когда она смеется.
— Я усложняю тебе жизнь, — говорит Солана, — так ты перестанешь нервничать. Честно, у меня никогда не было парня, настолько боящегося прикоснуться ко мне.
Мои щеки пылали.
Возможно, они плавят мой мозг, потому что я слышу, как говорю: