Но и это всё было обычным делом.
А потом начались дела необычные.
Сначала на кухню вошёл рядовой Волков и обрадованно отбил чечётку: на столе лежала целая гора сочной мытой морковки.
- Вот это старшина! - сказал Волков, обтёр одну, хрустнул ею и вдруг, опомнившись, бросился к котлу. Ещё можно было успеть морковки добавить в суп. Ещё было в самый раз!
Но тут у порога развернулся «газик», из которого выбрался довольный старшина Полтавский. Он тоже вытащил из машины ящик раздобытой наконец-то морковки, вбежал на кухню и остановился: Волков крошил в котёл янтарную морковь! Да какую!
- Откуда это? - ревниво спросил старшина.
- Не знаю! - пожал плечами Волков.-А разве не вы?
- Ну и человек! - сказал Полтавский.
- Честное слово, сам не знаю! - сказал Волков.
Старшина вздохнул и, вдруг увидев у порога щенка, грызшего такую мясную кость, что ой-ё-ёй! - спросил:
- А откуда у Удара целый килограмм мяса, тоже не знаете?
- Честное слово, не знаю, товарищ старшина,-удивился Волков.
Будущий пёс грыз вкусную громадную кость и косил глазом, будто говорил: «Какая разница, откуда она взялась? Взялась, и всё!»
- Непонятно! - сказал старшина.
А Зина подумала: «Чего непонятного?»
Она вовсе не удивилась и тогда, когда, надевая полегчавший ранец, услышала, как Щербаков сказал Полтавскому:
- Едете отдавать в ремонт телевизор? Так прихватите с собой гостью. Время уже ей быть дома.
Зинка этому не удивилась.
А вот Марья Ивановна, увидев, как дочь вылезает из пограничной машины, всплеснула руками и сказала:
- Ты погляди!
Это ей тоже было непонятно.
Понятно или непонятно, а на следующее утро Ивана Кузьмича разбудил стук в дверь и голос Марьи Ивановны:
- Иван Кузьмич, а школа что ж заперта?
- Воскресенье! - сказал Иван Кузьмич.
- А белить?
Выглянув в окно, Иван Кузьмич увидел у калитки целое собрание, с вёдрами и щётками для побелки, заметался: «Ну Ломоносов!» - и через несколько минут в классе уже запахло мокрой извёсткой.
Шуршали о стены щётки, слетали брызги, а сверху, со стороны, где работали старшие, доносился бойкий голос Марьи Ивановны:
- Как? Поглядите!
А мягкий голос Полины Ивановны отвечал:
- Хорошо! Руки хороши!
- То-то поглядит Варвара Ивановна! А? Иван Кузьмич!
Иван Кузьмич переносил с места на место ведро с побелкой. И щётка Поросюши начинала бегать ещё ловчей.
Ребята белили внизу. Правда, Витя Мышойкин всё ходил со щёткой, решая, в каком углу пристроиться. А Зина водила кистью, то и дело посматривая на дорогу.
- Помощи ждёшь? - рассмеялся Алёша.
Вдруг, завертев головой, Мышойкин удивлённо произнёс:
- Смотрите!
За окном мелькнули две зелёные фуражки, в дверях появились Майоров и Прыгунов, поздоровались и, закатывая рукава, спросили:
- Разрешите включиться в работу?
Иван Кузьмич приподнял очки:
- А вы откуда узнали?
Покрасневшая Зина быстро наклонилась к ведру, а Майоров ответил:
- А мы - граница, нам всё знать положено! - И, оценив обстановку, спросил у товарища: - Так мы с кем? С отрядом?
Обрадованный Ломоносов размахнулся так, что рука пошла во всю стену! Ребята заработали быстрей, и даже Мышойкин стал живо макать щётку в ведро.
В какие-нибудь два-три часа выбеленный класс подсох, из серого, влажного, стал белым, праздничным, и Иван Кузьмич, чинно пройдясь, посмотрел на сопки, на небо.
На окнах зазеленели вымытые Зиной и Ершовыми цветы. Заполоскались занавески.
- Вот это мы! - сказал гордо Витя Мышойкин.
- «Мы», - усмехнулась Зина, но никто на это не обратил внимания. А её мама, по-хозяйски оглядев класс, хлопнула в ладоши:
- Ну, ручки, спасибо! - И, повернувшись к учителю, стала прощаться: - До свиданья, Иван Кузьмич! С полами и Зинка управится, а я побегу. А то как бы там опять чего не случилось. Лиса объявилась! Точно!
- Что, следы есть? - спросил Прыгунов.
- Следы - не знаю, а вот гуся и курицы у Тараканихи точно нет. Побегу!
Следом за ней собралась Полина Ивановна.
А Прыгунов, поправляя рукава, сказал:
- Ну вот, теперь порядок! Можно проводить сбор отряда! Программа намечена, нужно браться за дело! Остаётся поставить на места парты и старый шкаф.
- Но отряд-то пока без председателя,-сказал Майоров. В классе он казался особенно высоким - и, словно чувствуя это, присел на парту.
- А что,- сказал Прыгунов,-Чем Ломоносов не председатель?
Иван Кузьмич насторожился, но Алёша и сам улыбнулся:
- Меня нельзя.
- Это почему же?