Может быть, это и хорошо, что нас куда-то определят. Будем жить на какой-нибудь отдаленной ферме с хорошими людьми. В любом случае это лучше, чем приют или нью-йоркские подворотни. Да ты и сама все это знаешь.
— Тоби, я не хочу расставаться с тобой, — Элли едва сдерживала слезы. — Мы так нужны друг другу! На всем белом свете у нас нет ни одной родной души, нам надо держаться вместе! — Она придвинулась к нему ближе, голос ее стал еще тише. — Нам надо как-нибудь выбраться из этого поезда, остальное неважно. Может быть, ты и прав, что нам будет лучше на этом далеком Западе, но мы должны попробовать сами, по-своему, вместе! — Она поцеловала его в щеку, сплошь покрытую веснушками.., совсем еще мальчишка! У нее тоже веснушки, но их было мало: только на носу. А кожа — гладкая и нежная, словно фарфоровая — так говорили монахини.
Волосы Тоби были огненно-рыжие, глаза — голубые, а у Элли — темно-синие. Чем старше становились они, тем меньше были похожи друг на друга. Тоби был высокий, угловатый, нескладный юноша, переживший этап взросления, возмужания. Элли, к собственному огорчению, так и осталась маленькой изящной девчушкой, ростом чуть более пяти футов. Ей ни за что нельзя было бы дать ее шестнадцать лет, если бы не высокая грудь. Ей скоро исполнится семнадцать, она уже достаточно взрослая, и почему она должна находиться здесь, в этом сиротском поезде — так люди называли его. Сначала ее, Тоби и остальных детей — всего двадцать четыре человека — переправили через Гудзон в Нью-Джерси, а там согнали всех в один вагон. Поезд, на котором они едут, доставит их на далекий Запад, кого куда, и никто не знает, где и с кем они будут жить там…
Элли видела, какие презрительные взгляды бросали в их сторону окружающие, когда поезд останавливался на станции. Будто они не дети, а какие-то странные, жалкие существа. Кто дал право этим взрослым смотреть на них так? Ведь не по собственной же вине они попали в этот жизненный переплет! Не прокаженные , же они в конце концов! Почему бы этим людям не взять кого-нибудь из ребятишек-, приютить, обогреть, окружить любовью и лаской, которой так недостает им с детства!
А ее Тоби больше всех нуждается в любви и защите. Он так наивен, верит всему и всем, его же растопчут! Кто защитит его, если их разлучат?! Когда-то он стал непосредственным виновником пожара, в котором погибла их мать, но это был несчастный случай! Элли никогда не упрекала брата, он и так слишком терзался и мучился от этого! А отец после трагедии стал сильно пить и частенько колотил ее и брата, всякий раз попрекая Тоби, что из-за него погибла мать.
Может быть, именно поэтому Тоби рос запуганным и нерешительным. Он никак не мог избавиться от этого комплекса. Может быть, их жизнь сложилась бы совсем по-другому, если бы дедушка с бабушкой простили Тоби. Но они считали его убийцей, и душа у них не болела, что внуки живут на улице.
Паровоз дал три громких протяжных гудка. Элли испуганно схватила брата за руку, В двух первых вагонах ехали пассажиры, а за ними — вагон с сиротами. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Элли смотрела в окно, пока он двигался вдоль платформы, заполненной людьми. Те глазели на “бедных, несчастных крошек”, улыбались, хихикали, а у одной благочестивой дамы был такой осуждающий взгляд, будто в вагоне были не дети-сироты, а матерые преступники. Эллион скорчила гримасу, показала даме язык — у той глаза округлились от изумления: она остолбенела от подобной наглости. Элли стало смешно, она еще раз показала язык и гримасничала до тех пор, пока дама не скрылась из виду. Сильный удар по плечу оторвал ее от этого развлечения, она обернулась — Генри Бартел. Его ненавидящий взгляд не предвещал ничего хорошего.
— И чем же вы занимаетесь здесь, юная леди? Элли вызывающе посмотрела в его темные глаза. До чего же она ненавидела этого человека, который, пользуясь своим положением, приставал к молоденьким девушкам, запугивал их, дабы те не смели жаловаться монахиням или священнику. Элли не боялась его и не делала из этого тайны, каждый раз ей приходилось расплачиваться за свою смелость, когда она жаловалась на него.
— А.., я улыбалась милым людям, которые махали нам, — дерзко ответила она Бартслу. Голос ее был тверд, а взгляд решителен.
Бартел взял трость, которой тай часто бил ее прежде, и приставил к ее груди.
— Я видел все, что ты вытворяла, маленькая негодница! И запомни, я не желаю иметь никаких неприятностей из-за тебя!
Элли внимательно посмотрела на Бартела: удлиненное лицо, вытянутый острый нос, узкие губы… — все у него острое, длинное, неприятное.., фигура, руки, держащие трость, даже глаза-бусинки. С какими только людьми ей не приходилось сталкиваться на нью-йорских улицах! Но никто не вызывал у нее такого отвращения, как Бартел. Она содрогнулась, вспомнив, как эта костлявая рука, касалась ее груди…
— Да пошел ты к черту, Генри Бартел! — дерзко сказала она. Послышались возгласы изумления… Остальные дети буквально рты пораскрывали от неожиданности. Лицо Бартела побагровело. Элли не отрывала от него взгляда. Если бы Бартел мог, ох и задал бы он ей трепку!.. Но присутствие в вагоне двух общественников — прихожан церкви, опекающей приют, сопровождавших детей до места назначения остановило его.
— Оставьте ее в покое, мистер Бартел, — сказал Тоби, — я присмотрю за ней.
Бартел повернулся к Тоби, приставив к его щеке трость.
— Да, уж постарайся, мой мальчик. Ведь тебе известно, что если бы не твоя милая сестренка, ты и по сей день мирно бы жил в приюте и не ехал бы сейчас неизвестно куда, к дикарям. Так что скажи спасибо ей! — с этими словами Бартел отошел от них.
Поезд, пыхтя, двигался все быстрее. Элли положила голову на плечо брата.
— Нам надо сойти с поезда, сбежать от Бартела. Не нужны нам никакие опекуны! Мы вдвоем, как было всегда… У нас все получится…
— Хорошо, сестренка. Если ты так считаешь… — Тоби погладил ее по руке.
Глава 2
Итал остановил Чериоиогого в районе жилых домов форта и спешился. Конь тряхнул головой, освобождаясь от мокрого снега, сплошь облепившего его темную гриву.
— Я понимаю тебя, малыш, — пробормотал Итан, старательно сбивая налипший снег с кожаной шляпы. — И мне тоже не нравится такая погода, но скоро придет весна, а там и до тепла недалеко.
Он ласково потрепал коня и подозвал юного ирокезца. Тот постоянно крутился в форте, мечтая, когда вырастет, стать разведчиком.
— Подойди сюда, Джек. Присмотри за Черноногим! Ладно?
Джек поднял воротник шерстяной куртки, пытаясь защититься от пронизывающего ветра, и бросился к Итану. Его юное лицо светилось от радости. Джек был без шапки, его прямые черные волосы слиплись от мокрого снега, но казалось, ничто, тем более такая мелочь, как мерзкая погода, не могли омрачить его радостного настроения. Он готов был выполнить любое поручение Итана.
— Ты знаешь, Джек, я не спал несколько дней и чертовски устал. Будь добр, отведи Черноногого в конюшню, покорми его и почисти! У меня буквально нет сил!
— Конечно, мистер Темпл. Все сделаю. Не волнуйтесь! Ну как на этот раз, без приключений?
— Как всегда. Когда же наконец фермеры поймут, что они не должны пасти свой скот на землях индейцев? Ох, чувствую, заварят они летом кашу.
— Может быть, опять будет война индейцев?
Итан рассмеялся, погладив Черноногого.
— Не думаю, что дело дойдет до этого. — Он вытащил винчестер, снял с коня сумки и направился к форту. Вопрос Джека задел его за живое. Войны индейцев.., мучительные, тягостные воспоминания. В памяти всплыла далекая картина детства: местечко Сэнд Крик… Он, трехлетний мальчик-чейен, цепляющийся ручонками за свою мать, зверски убитую солдатами. Мальчик вырос, стал взрослым. И кто он теперь.., метис.., полукровка.., без дома, семьи — никого, кроме отца-белого, которого он не видел вот уже, несколько месяцев! У Итана защемило сердце, когда он подумал о своей покойной жене. Четыре года назад он был счастлив: любимая жена, они ждали первенца.., но Виолетта умерла, а с нею и их неродившийся ребенок.