И он снова взялся за работу. Но я не стал просто стоять в сторонке и пялиться. У меня в голове словно все еще звенели эти проклятые будильники. Запах кожаного пиджака все еще щипал нос, а во рту оставался отвратительный привкус.
Я хлопнул по одной из свиных туш, свисавших с потолка. Я принялся притоптывать вокруг нее и колошматил по ней, совсем как боксер в «Рокки-1». Этот фильм я смотрел на видео дома у Данне. В конце концов руки уже двигались сами собой. Они били и били, пока я не почувствовал, что голова моя опустела и я уже не помню, кто я и что такое я колошмачу. Мне словно все мозги отшибло. Я продолжал лупить по туше, пока совсем не выбился из сил и не стал задыхаться, а руки стали словно из жвачки.
Я огляделся и увидел, что все мужчины собрались вокруг меня. В белых халатах и накрахмаленных шапочках они были похожи на стаю белых медведей, стоящих на задних лапах. Они улыбались мне, но глаза их были печальны, будто они мечтали оказаться где-то далеко-далеко, подальше от этой искусственной вечной зимы.
— У тебя классный удар, парень, — прорычал один из медведей.
Я мотнул головой, чтобы медвежьи маски исчезли с их лиц. А потом улыбнулся, поднял вверх руки и запрыгал: я видел, что так поступают боксеры, когда выигрывают.
Отец взял меня за руку.
— Ладно, ребята, мне пора, — сказал он.
И мы ушли. Он вышагивал впереди, словно настоящий король белых медведей.
Когда в машине я откинулся на спинку сиденья, то почувствовал запах кожи, и тогда в памяти вновь всплыл кожаный пиджак. Но я ничего не сказал отцу. Он не очень-то любил разговоры. Да и я тоже. Уж такие мы, белые медведи. В машине было темно, я сжимал в руке будильник, который сунул в карман в магазине. Чуть-чуть погодя отец стал насвистывать.
«I really don’t want to know»[4], — насвистывал он.
Глава третья
Сочельник начинается с папиного смеха, я нахожу забытый подарок, отчего рождественский гном теряет маску
Первым делом я услышал папин смех. Он проникал через полуоткрытую дверь вместе с ароматом рождественского окорока. Новенький будильник показывал половину десятого. Я натянул красные носки — в честь праздника. Как-никак сегодня сочельник!
Мама сидела за кухонным столом и смотрела на ангелов на подсвечнике, они кружили и звенели крошечными латунными колокольчиками. Сколько я себя помню, они проделывали это на каждое Рождество. Мама подняла глаза от тарелки с маринованными огурцами — ее особый завтрак! — и улыбнулась мне.
— С Рождеством!
— Наконец-то, — ухмыльнулся отец. — Поторапливайся! У нас еще дел по горло!
— Каких это?
— Увидишь.
— Что это вы задумали? — насторожилась мама.
— Больно ты любопытная, вот что я тебе скажу.
Папа довольно ухмылялся. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не проболтаться. Он подмигнул маме.
— Господи, ну просто дети! — вздохнула она. — И как я с вами только живу!
Мама за обе щеки уплетала маринованные огурцы.
Вдруг она вскочила и ринулась в туалет: видимо, ей стало нехорошо. Последнее время с ней это частенько случалось. Но папе это даже нравилось. Чем больше ее тошнило, тем больше он радовался.
Он пошел за мамой посмотреть, не нужна ли ей помощь. А я остался сидеть в кухне и старался не прислушиваться к звукам, которые доносились из туалета.
Немного погодя отец вернулся назад.
— Поехали, — сказал он. — Маме надо немножко прийти в себя.
— Пять тысяч четыреста девяносто пять крон, — объявил продавец. — Отличная вещь! Стоил шесть тысяч пятьсот. Дистанционное управление. Можно подключать кабельное телевидение.
Этот востроносый развязный типчик в клетчатом пиджаке не внушал мне доверия.
— А можете вы его упаковать? — попросил отец. — В подарочную бумагу.
— У нас есть и подешевле, — не унимался клетчатый пиджак, указывая рукой на магазинные полки.
— Нам нужен именно этот!
Отец так шарахнул по огромному телевизору, что я испугался, что тот сейчас покатит прочь на своих черных круглых колесиках.
— Ну, что скажешь? — повернулся ко мне отец.
— Ей понравится, — ответил я.
— Да она будет без ума от счастья! — просиял отец.
— Ага. Старый-то ей уже давно надоел.
— Да она его терпеть не может, парень! Готова в любой день скинуть его с лестницы.
— Или в окно выбросить.
Отец сиял почище любого кинескопа.
— Вы сможете заплатить наличными? — с тревогой спросил продавец, суетившийся над оберточной бумагой.
— Ясное дело, — кивнул отец.