Они обедали. Друг тратил на нее пару сотен или посылал на следующий день дорогой подарок. Он был всю дорогу очарователен и неназойлив. Но в будущем просматривались меховые шубы, автомобили, бриллиантовые кольца на много карат. Девушка шла с богатым другом в постель. А после того, как богатый друг трогался в путь, красивая недоступная девушка отдавалась Калли за оплату такси.
Калли не ведал пощады. Он исходил из того, что все незамужние женщины были пройдохами, готовыми заморочить вас той или иной уловкой, включая настоящую любовь, и что в ваших правах было отвечать им тем же. Он проявлял некоторое снисхождение только если девушки не барабанили в его дверь и не звонили ему из холла. Он тогда знал, что девушки были честными, униженными из-за того, что их провели. Иногда он отыскивал их и, если они нуждались в деньгах на жилье или пропитание он говорил им, что пошутил, и бросал сотню-другую.
Для Калли это было развлечением. Предметом рассказов приятелям — воришкам, мошенникам и игрокам. Все они смеялись и поздравляли его. Все эти мошенники острр ощущали женщин как врага, правда, врага, приносившего мужчинам необходимые плоды, но они терпеть не могли расплачиваться адекватно, что означало деньги, время и чувство. Им требовалось женское общество, им требовалось окружение женской мягкости. Они платили тысячи за авиабилеты, чтобы взять с собой девушек из Вегаса в Лондон, просто чтобы иметь их при себе. Но это было нормально. В конце концов несчастное дитя должно было паковаться и ехать. Она отрабатывала свои деньги, и должна была быть в любое время готова к немедленному сношению без предисловий и обычных вежливостей. Без выпендривания. Главное, без выпендривания. Петушок выглянул. Займись им. Никаких «любишь ли ты меня?» Никаких «давай сначала поедим». Никаких «я хочу хоть осмотреться». Никаких немножко вздремнуть, потом, не сейчас, вечером, на следующей неделе, после Рождества. Прямо сейчас. Быстрое обслуживание всю дорогу. Большим игрокам требовался первый класс.
Способы ухаживания Калли представлялись мне глубоко порочными, но женщинам он нравился куда больше других мужчин. Казалось, как будто они понимают его, видят все его уловки, но польщены, что он обратил на них внимание. Некоторые из девушек, которых он провел, становились его хорошими друзьями, всегда готовых отдаться ему, если он чувствовал себя одиноко. Когда однажды он заболел, через его гостиничный номер прошел целый полк шлюшек, чтобы помыть его, накормить, поправить простыни и подуть на него, чтобы он расслабился и спокойно спал ночью. Калли редко сердился на девушку, и тогда он говорил со смертельным презрением: «Гуляй», и эти слова имели опустошительный эффект. Возможно, из-за перехода от полного сочувствия и уважения к грубости, а возможно потому, что девушка не понимала причины грубости. Или он жестоко этим пользовался для шока, когда не срабатывали чары.
Но при всем том смерть Джордана подействовала на него. Он ужасно рассердился на Джордана, и воспринял его самоубийство как личное оскорбление. Он жалел, что не получил двадцати тысяч, но я чувствовал, что не это в действительности заботило его. Несколькими днями позже я зашел в казино и обнаружил, что Калли играет в блэкджек за заведение. Он нанялся на работу, он прекратил играть! Я не мог поверить, что это серьезно. Но так оно и было. Для меня это было все равно, как если бы он стал священником.
Глава 7
Неделю спустя после смерти Джордана я покинул Вегас, как полагал, навсегда и отправился обратно в Нью-Йорк.
Калли проводил меня до самолета, и мы пили кофе в аэропорту, пока я ожидал посадки. Я с удивлением отметил, что Калли по-настоящему взволнован моим отъездом.
— Ты вернешься, — сказал он. — Все возвращаются в Вегас. И я буду здесь. Мы прекрасно проведем время.
— Бедный Джордан, — сказал я.
— Да, — сказал Калли. — Я никогда в жизни не смогу этого понять. Зачем он это сделал? Какого черта он это сделал?
— Он никогда не выглядел удачливым, — сказал я. Объявили посадку, и мы пожали друг другу руки.
— Если тебе надоест дома, позвони мне, — сказал Калли. — Мы приятели. Я вытащу тебя. Он даже обнял меня. — Ты человек действия, — сказал он. — Ты всегда будешь в действии. Так что у тебя всегда будут проблемы. Позвони мне.
Я не поверил в его искренность. Через четыре года он очень преуспел, а я попал в большую передрягу, представ перед судом. И когда я позвонил Калли, он прилетел в Нью-Йорк, чтобы помочь мне.
Глава 8
Огромный самолет, убегая от яркого западного дня, летел навстречу мраку восточных часовых поясов. Я с ужасом ожидал момента, когда самолет приземлится, и я должен буду встретиться с Арти, и он повезет меня домой в Бронкс, где ждут жена и дети. Я приготовил им подарки, миниатюрные игрушечные заводные машинки, а для Валери — кольцо с жемчугами, стоившее мне двести долларов. Девушка в подарочном магазине отеля Занаду хотела пятьсот долларов, но Калли выбил специальную скидку.
Но мне не хотелось думать о моменте, когда я войду в дверь своего дома и увижу лица жены и детей. Я чувствовал себя виноватым, и ужасался, предвосхищая сцену с Валери. Поэтому я стал думать о том, что было со мной в Вегасе.
Я думал о Джордане. Его смерть не выбила меня из колеи. По крайней мере, на настоящий момент. В конце концов, я знал его только три недели, по существу, не знал совсем. Но что, удивлялся я, так трогало в его скорби? Я не испытывал такой скорби и надеялся никогда не испытать, Я всегда сомневался в нем, изучал его, как шахматную позицию. Вот был человек, живший обычной счастливой жизнью. Счастливое детство. Он иногда рассказывал о том, как хорошо ему было ребенком. Счастливая женитьба. Хорошая жизнь. Все у него шло правильно до этого последнего года. Тогда почему же он не вылез? Измениться или умереть, сказал он однажды. Вот для чего вся жизнь. А он просто не мог измениться. Вина была его.
За эти три недели лицо его похудело, как будто кости пробивались изнутри в знак предостережения. А тело его быстро и катастрофически сжималось. Но больше ничто не обнаруживало его намерений. Вспоминая те дни, я понимал теперь, что все, что он говорил и делал, было направлено на то, чтобы сбить меня со следа. Когда я отказался от его предложения поставить за меня и Калли, и Диану, это делалось просто, чтобы показать подлинность моей симпатии к нему. Я думал, что это ему поможет. Но он утратил способность, которую Остин называла «благодатью симпатии».
Полагаю, он стыдился своего отчаяния. Он был солидным американцем, для него было позором чувствовать бесцельность жизни.
Его жена убила его. Все очень просто. Детство, мать, отец? Даже если детские шрамы идут на пользу, невозможно дорасти до неуязвимости. Возраст не предохраняет от травм.
Как и Джордан, я поехал в Вегас, испытывая детское ощущение предательства. Моя жена мирилась со мной на протяжении пяти лет, пока я писал книгу, и никогда не жаловалась. Ее это не очень-то радовало, но какого черта, ночевал-то я дома. Когда мой первый роман был отвергнут, а сердце мое разбито, она сказала горько: — Я знала, что ты никогда не продашь его.
Я был ошеломлен. Разве она не понимала, каково мне? Это был один из ужаснейших дней в моей жизни, а я любил ее, как никого другого в мире. Я попытался объясниться. Книга была хорошей. Только в ней был трагический конец, а издатель хотел оптимистический конец, а я отказался. (Как я гордился этим. И как я был прав. Я всегда был прав в отношении своей работы.) Я думал, что и моя жена будет мной гордиться. Что показывает, насколько писатели глупы. Она была разгневана. Мы живем так бедно, я должен столько денег, откуда я такой взялся, кем я себя воображаю, ради Христа? Она так обезумела, что забрала детей и ушла из дома и не возвращалась, пока не настало время готовить ужин. А сама-то раньше тоже хотела стать писателем.
Нам помог мой тесть. Но однажды он столкнулся со мной, когда я выходил из букинистического магазина с охапкой книг, и рассвирепел. Был прекрасный солнечный весенний день. Он только что вышел из своей конторы и выглядел увядшим и напряженным. А тут шел я, ухмыляясь в предвкушении печатных сокровищ.