— Мне нужно немножко поиграть, — сказал я.
Калли заговорщически улыбнулся.
— Конечно, конечно. Как только проиграешь пятьсот баксов, я тебе задам.
За столом для игры в кости я вытащил пять стодолларовых банкнот, обменял их на фишки. Делал пятидолларовые ставки на все числа, я выигрывал и проигрывал. Я пошел старыми игровыми путями от костей к блэкджеку и рулетке. Легкая сонная игра по маленькой, выигрыши и проигрыши. В час ночи я полез в карман, достал две тысячи долларов и докупил фишек. Калли промолчал.
Положив фишки в карман куртки, подошел к кассе и обменял их еще на одну квитанцию. Облокотившись на пустой стол для костей, Калли наблюдал за мной.
Он одобрительно кивнул.
— Значит, ты их сберег, — сказал он одобрительно.
— Волшебник Мерлин, — сказал я. — Не то что ваши невезучие дегенерировавшие игроки.
И это было правдой. Я уже не испытывал прежнего возбуждения. Не было надобности суетиться. Я имел достаточно денег, чтобы купить семье дом и открыть счет в банке. У меня были хорошие источники дохода. Я снова был счастлив, любил свою жену и работал над романом. Игра была развлечением, вот и все. Я потерял только двести баксов за весь вечер.
Калли отвел меня в кафе на ночной стакан молока с гамбургерами.
— Днем я буду работать, — сказал он. — Могу я быть уверен, что ты не будешь играть?
— Не беспокойся, — сказал я. — Я буду занят обращением наличности в фишки и буду бегать по всему городу. Я спущусь до пятисотдолларовых партий, чтобы не так было заметно.
— Хорошая мысль, — одобрил Калли. — В этом городе больше агентов ФБР, чем деловых людей.
Он на мгновение замолчал.
— Ты уверен, что не хочешь никого в постель? У меня есть несколько красоток. — Он взялся за один из телефонов, стоявших у нас в кабинете.
— Я слишком устал, — сказал я. И это было правдой. В Вегасе было за час ночи, но по нью-йоркскому времени — четыре часа, а я все еще жил по нью-йоркскому времени.
— Если что-нибудь понадобится, приходи ко мне в офис, — сказал он. — Даже просто если захочешь убить время и потрепаться.
— Хорошо, зайду, — сказал я.
На следующий день я проснулся около полудня и позвонил Валли. Никто не отвечал. Было три часа дня по нью-йоркскому времени, суббота. Валли, возможно, повезла детей к отцу с матерью на Лонг-Айленд. Позвонив туда, я попал на ее отца. Он с подозрением задал несколько вопросов по поводу моих дел в Вегасе. Я объяснил, что собираю материал для очерка. Похоже, он не поверил, но к телефону наконец подошла Валли. Я сказал ей, что прилечу домой в понедельник и возьму в аэропорту такси.
Мы вели обычный дурацкий разговор мужа с женой. Я ненавидел телефон и сказал ей, что не буду больше звонить, так это только трата времени и денег, и она согласилась. Я знал, что она проведет у родителей и следующий день, и не хотел туда звонить. И понял также, что сердит на нее за то, что она к ним поехала. Инфантильная ревность. Валли и дети — это моя семья. Они принадлежали мне; это все, что у меня есть, не считая Арти. И я не хотел делиться ими с дедушкой и бабушкой. Понятно, что это глупо, но все-таки я собирался больше не звонить. Какого черта, оставалось всего два дня, да она и сама могла всегда мне позвонить.
День я провел, бродя по казино на Стрипе и обменивая там наличные на фишки по двести — триста долларов. Прежде чем перейти в другое казино, я понечножку играл. Мне нравился сухой горящий жар Вегаса. Я переходил из казино в казино. В конце дня я поел в отеле Сэндз. За соседним столиком подкреплялись перед выходом на работу миловидные шлюшки. Они были молоды и в превосходном настроении. Одна парочка была в костюмах для верховой езды. Они смеялись и щебетали, как подростки, не обращая никакого внимания, и я делал вид, что не смотрю на них. Но сам прислушивался к их разговору. Однажды они упомянули имя Калли.
Я взял такси обратно в Занаду. Таксисты Вегаса отзывчивы и дружелюбны. Этот спросил меня, не хочу ли я поразвлечься, и я ответил, что нет. Когда я выходил из такси, он пожелал мне приятного дня и порекомендовал ресторан с хорошей китайской кухней.
В Занаду я обменял фишки из других казино на квитанцию, которую засунул в бумажник. Теперь у меня было девять квитанций и чуть более десяти тысяч наличными, подлежавших конвертации. Вынув наличные из спортивной куртки «Вегас Виннер» и положив в карман пиджака (деньги были все в сотнях и лежали в двух белых конвертах), я перекинул спортивную куртку «Вегас Виннер» через руку и направился в офис Калли.
Под административные помещения было отведено целое крыло отеля. Я прошел по коридору и повернул в другой коридор с надписью «Исполнительные лица» и вошел в дверь с табличкой «Исполнительный помощник Президента». В проходной комнате сидела миленькая молодая секретарша. Я назвал свое имя, и она позвонила и доложила обо мне. Выскочил Калли, сильно пожал мне руку и обнял меня. Эта новая черта в его поведении мне не понравилась. Это было слишком демонстративным, слишком внешним, совсем не соответствовало нашим прежним отношениям.
У него был стильный неярко освещенный кабинет с диваном, мягкими креслами и с картинами на стенах, оригиналами, написанными маслом. Не могу сказать, какую ценность они представляли. У него также было три телевизионных монитора. Один показывал коридор отеля. Другой — один из столов для костей в казино, за которым шла игра. Третий — стол баккара. Глядя на первый экран, я видел парня, открывавшего дверь своего номера и заводившего туда молодую девушку, обняв ее рукой за задницу.
— Программы получше, чем у нас в Нью-Йорке, — сказал я.
Калли кивнул.
— Мне нужно следить за всем, что происходит в этом отеле, — сказал он и нажал кнопки на пульте, стоявшем на столе, и три телевизионных изображения сменились. Теперь мы видели автостоянку отеля, игру за столом блэкджека и кассиршу в кафе, считавшую мелочь.
Я бросил спортивную куртку «Вегас Виннер» Калли на стол.
— Теперь можешь ее забрать, — сказал я.
Калли долго смотрел на куртку. Потом рассеянно спросил:
— Ты конвертировал всю наличность?
— Большую часть, — сказал я. — Куртка мне больше не нужна. — Я засмеялся. — Моя жена ненавидела ее так же, как и ты.
Калли поднял куртку.
— Я не ненавижу ее, — сказал он. — Просто Гроунвельт не хочет ее видеть. Как ты думаешь, куда делась куртка Джордана?
Я пожал плечами.
— Его жена, возможно, отдала одежду в Армию Спасения.
Калли взвешивал куртку на руке.
— Легкая, — сказал он. — Но счастливая. Джордан выиграл в ней четыреста тысяч. А потом убил себя. Сукин сын.
— Глупо, — сказал я.
Калли осторожно положил куртку на стол. Потом сел и отодвинулся назад на стуле.
— Знаешь, я думал, что ты сошел с ума, отказавшись от двадцати тысяч. И я обозлился, когда ты отговорил меня взять свою долю. Но это-то и было, возможно, самой большой моей удачей. Если бы я проиграл эти деньги, то чувствовал бы себя как дерьмо. Но знаешь, после того, как Джордан убил себя, а я не взял эти деньги, я слегка возгордился. Не знаю, как это объяснить. Но я чувствовал, что не предал его. И ты. И Диана. Мы всем были чужие, и только мы трое как-то беспокоились о Джордане. Недостаточно, я полагаю. Или это мало что для него значило. Но в конце концов, это кое-что значило для меня. Ты тоже так чувствовал?
— Нет, — сказал я. — Просто я не хотел его проклятых денег. Я знал, что он собирается покончить с собой.
Это поразило Калли.
— Ну ты даешь, Волшебник Мерлин. Мать твою.
— Не осознанно, — сказал я. — Но где-то внутри. Я не удивился, когда ты сказал мне. Помнишь?
— Да, — сказал Калли. — Ты и носом не повел.
Я пропустил это мимо ушей.
— Как насчет Дианы?
— Она это перенесла действительно тяжело, — сказал Калли. — Она любила Джордана. Ты знаешь, в лень похорон я с ней трахался. Чудной трах. Она была в безумии и рыдала, и трахалась. Жутко меня перепугала.
Он вздохнул.
— Следующую пару месяцев она напивалась и рыдала на моем плече. Потом встретила этого упитэпкого миллионера, и теперь она настоящая леди где-то в Миннесоте.
— Так что же ты собираешься делать с курткой? — спросил я.
Калли внезапно ухмыльнулся.