Ленн берет фотографию в руки, держа ее за уголки, лишь бы не прикоснуться к изображению. Он кладет ее в свой замаранный маслом комбинезон, затем тянется к стеклянной банке наверху шкафчика и снимает ее. Банка похожа на что-то, что вы могли бы найти в магазине сладостей: высокая, стеклянная, с закручивающейся металлической крышкой. В ней лежат таблетки размером с ластик. Ленн не говорит мне, что это за таблетки, но я и так знаю. Он фермер. Он может заказать их, и никто ухом не поведет. Ленн достает таблетку, и на его загрубевших, словно у тяжелоатлета или скалолаза, пальцах белым порошком проступают рисунки отпечатков. Он ломает таблетку пополам. Вторую половину кладет обратно в банку и крепко завинчивает крышку. Так крепко, что я ни за что в жизни не смогла бы ее открыть. Потом возвращает банку на место. Да, я уже подмешивала ему таблетки. По крайней мере, пыталась. Ну а что вы думаете, я бы не попыталась? Половинки почти двух таблеток растворились в горячей подливке. Однако, когда дело касается еды, он очень привередлив. Ленн почувствовал, что вкус какой-то не такой, но к тому моменту он уже почти расправился с ужином. Я смотрела на него, молясь всем богам и призывая их. Его потянуло в сон, но он все равно, словно разъяренная оса в дреме поздним летом, направился в мою сторону. Вот так я потеряла свою одежду и серебряное кольцо, которое подарила мне бабушка в день, когда я ушла из дома. Он распробовал транквилизаторы для лошадей в своем курином пироге. Теперь Ленн стал более осторожным.
– На тебе.
Он наливает мне стакан воды из-под крана и протягивает вместе с половиной таблетки. Я глотаю ее и запиваю водой.
– Леонард, пожалуйста, можно мне вторую половинку?
– Тебе поплохеет, точно тебе говорю!
Таблетка схватывается медленно. Я мысленно направляю ее блаженный туман вниз, к лодыжке, усилием воли подгоняя действующие вещества по паутине сосудов и тропкам нервов, чтобы они скорее усмирили боль.
– Насчет второй половинки посмотрим. Может, дам после ужина.
Вот она, надежда. Вдруг меня вырубит, унесет течением в глубокий сон без сновидений. Ленн будет, как всегда, следить за мной, наблюдать, впиваясь своими глазами, пялясь на меня, как на свою собственность, но к этому моменту я уже буду на дне морском, вдали от этого мрачного болота, в длительном отпуске из ада.
– Давай-ка займись колбасками, пока я сморю записи. И штоб как у мамы сделала: поджарь как следует, штоб никаких бледных пятен не было!
Я пытаюсь встать с дивана, но лодыжка все еще сильно болит, даже лошадиные таблетки не помогли. Ковыляю к холодильнику, пока он сидит за старым компьютером, аккуратно вводя свой пароль; его широкая спина закрывает экран от моего взгляда. Затем загорается экран. Вся еда в холодильнике его. Конечно, и мне немного достанется, но я ничего не покупала, не выращивала и не выбирала. Я выкладываю свиные колбаски на чугунную сковородку и ставлю ее на плиту. Ленн просматривает записи, записи с семи камер, которые он установил в доме, в его доме, чтобы наблюдать за мной каждую секунду. Колбаски брызжут соком на сковородке. Я смотрю, как жир вытекает и кипит внутри оболочки, как двигаются пузырьки, и затем одна колбаска лопается и начинает шкворчать.
– Ну и денек у тебя выдался, а? – хмыкает он, показывая на экран, где видно, как я пару часов назад собирала свои вещи, мои четыре сокровища, из которых осталось только три, и выходила через парадную дверь.
– Ну и отпуск ты себе устроила, да? – Он наблюдает за картошкой в раковине. – Чтоб никаких комочков в этот раз, слышишь, Джейн! Мама никогда не делала пюре с комочками, я не люблю комочки!
Глава 2
Я ставлю перед ним тарелку и кладу вилку рядом со стаканом лаймового лимонада. Он требует, чтобы напиток был, цитирую: «цвета утренней мочи». Что он заказывает, то и получает.
– Неплохо выглядит, – произносит он, сверля глазами тарелку. – Но мы еще посмотрим.
Свою еду я ставлю напротив него и смотрю в тарелку на коричневые и бежевые куски. Я не могу сильно нагружать лодыжку, поэтому аккуратно кладу ногу на ногу, чтобы больное место висело в воздухе, как в каком-то зловещем средневековом эксперименте.
– Ничего так, – чавкает он с открытым ртом, откуда на меня смотрит пережеванная еда. – Сойдет!
Половинка таблетки подействовала: из тела исчезли все ощущения, голова стала легкой и внимание размылось. Я немею.
Ленн режет свою сосиску вилкой, отчего та разваливается; грубая текстура застревает между зубцов вилки, и он собирает пюре (без комочков, как заказывали) и пихает себе в рот. Камера висит в углу, а ключи заперты в коробке.