– Там, в доме, есть инструменты. Болторез, – говорю я сестренке. – Мы с Синти пойдем, возьмем его и тут же вернемся. Я оставлю Хуонг с тобой, нам вдвоем будет быстрее.
Ким Ли кивает и вцепляется в мою дочь.
– Спасибо, – шепчет она.
Я поворачиваюсь, а Синти уже и след простыл.
Только не это.
– Синти! – кричу я. – Синти, пожалуйста, вернись.
Я выхожу на улицу, но нигде ее не вижу.
– Синти, пожалуйста, я без тебя не справлюсь!
Соленый ветер свистит вокруг.
– Я сама не справлюсь. – Слышу, как дрожит мой голос, застревая в горле. – Мне нужна твоя помощь!
Она появляется из-за стены свинарника.
– Я знаю. Я знаю, что не справишься. На горизонте чисто, – говорит она. – Идем вместе. Давай шевелись!
Я вбегаю обратно в автодом, беру Хуонг у Ким Ли и целую дочку в лоб, вдыхая ее запах.
– Эта женщина – твоя вторая мама, – шепчу в ее восхитительное ушко. – Я говорила тебе, что я твоя семья, я твоя тетя и твои друзья, но я ошибалась. Вот твоя семья. – Я вожу носом о ее пухлую щечку. – Солнышко мое.
Потом передаю Хуонг обратно сестре, не смея взглянуть на нее в последний раз, потому что тогда я точно не справлюсь.
Я целую Ким Ли в лоб, и она говорит:
– Иди.
Глава 30
Меня тащит назад.
Меня тащит на запад, к тому злосчастному дому, забрать болторез, но при этом меня тянет на восток, к моей потерянной сестре и ребенку. И к дороге. Во все стороны. Уже стемнело, солнце опустилось на землю, и я вижу, как на той далекой дороге то и дело вспыхивают фары.
Мы идем быстрее. Ким Ли дала нам по половине таблетки для лошадей прямоугольной формы, и это помогает. Мы знаем, как далеко идти за болторезом, и это успокаивает, и мы знаем, как много поставлено на карту, сколько жизней, сколько потерянных лет, сколько возможностей. Мы уже сделали это однажды и можем сделать это снова. Мы знаем, что у нас есть реальное будущее, до которого почти рукой подать, и это тоже помогает. Это подпитывает нас.
В воздухе витает сырость. Мне кажется, я слышу, как Хуонг зовет меня, но это обман жестоких равнинных ветров. Синти обхватывает меня за талию своей костлявой рукой. Мы вошли в ритм, не разговаривая, только она и я, три здоровые ноги на нас двоих; два ботинка и одна сандалия.
– Это он? – спрашивает она.
Мы прибавляем темп, ее костлявое плечо почти протыкает мою подмышку, а на большой дороге виднеются огоньки. На той самой дороге, которую я видела, когда появилась здесь семь лет назад.
– Нет, не он, – отвечаю я.
Машины едут вперед, а не поворачивают. Я не вижу мерцания поворотников или как кто-нибудь выруливают на его, Ленна, дорогу. Он все еще в магазине. Он еще не вернулся.
– Может, мост подняли? – говорит Синти.
– Боже, надеюсь, что так и есть.
Я видела этот мост много лет назад в местных новостях: я сидела на полу, а его пальцы ощупывали мой скальп. До появления Хуонг. До того, как он сжег мой паспорт, мою одежду и фотографию всех моих родственников. Мост поднимается, чтобы пропускать большие лодки по реке. Машины вынуждены останавливаться. Может, это его задерживает?
Мы в считаные секунды преодолеваем изгородь и мчимся к дамбе.
– Давай вместе перейдем ее, – предлагает Синти. Словно мы идем пешком. Вместе. Джордж и Ленни.
Мы погружаемся прямо в воду цвета темного металла. Там ничего нет: ни угрей, ни крыс, ни тварей, готовых утащить мою сандалию. Вода еще грязнее, чем раньше; и хотя на этот раз мы переходим дамбу в другом месте, я все еще надеюсь выудить из этого вонючего черного ила свою сандалию сорок пятого размера.
Когда мы поднимаемся по крутому берегу и возвращаемся на равнину, которая простирается во все стороны, вода стекает с нас, и мы хлюпаем дальше, разводя под ногами свою грязь. Я снова и снова поскальзываюсь, но Синти не дает мне упасть. Она похожа на маленького олененка, но в ней есть сила шайрской лошади[15].
– Давай, не сдавайся, – говорит она. – Вот так вот, молодец!
Холодно, промозгло, температура с каждой минутой становится все ниже, солнце погружается в землю, обрушиваясь на шпили, которые ни разу не помогли мне, и деревья, к которым я никогда не прикасалась.
Его здесь нет. Он все еще там, в магазине, в своем «Ленд Ровере». Мы возьмем болторез и побежим назад, освободим Ким Ли и выберемся на ту проселочную дорогу.
У меня уже несколько недель нет молока, но грудь болит, как прежде, и жаждет ее. Я жажду ее. Оглядываюсь на свинарник и не боюсь за своего ребенка, с Ким Ли она в безопасности, но я тоскую по дочери. Это такая боль, от которой не помогут лошадиные таблетки. Я в сто, в тысячу раз дальше от своей малышки, чем была когда-либо. И никогда больше не буду. Мы пересекаем поле озимой пшеницы, и Синти замедляет ход. Я стараюсь не сбавлять темп, но теперь мне приходится практически нести ее, наполовину принимая ее вес.