— Здесь у нас достаточно латышских стрелков из охраны Кремля. Справимся, — спокойно ответил Яков Михайлович.
— Подвойский, наверное, сейчас в театре. Разыщите его, пожалуйста, и пусть он срочно приедет ко мне.
— Хорошо, Владимир Ильич.
— И еще. Скажите Урицкому, чтобы он собрал всех товарищей из Петрограда и немедленно выехал в Питер. Надо опередить левых эсеров, которые, я уверен, готовят мятеж и в Петрограде. Я уже звонил на вокзал, поезд для группы Урицкого будет готов через два часа.
Не подозревая предательства, взяв с собой только трех чекистов, Феликс Эдмундович поехал в Трехсвятительский переулок, в особняк бывшего фабриканта Морозова. Там находился штаб отряда Чрезвычайной комиссии, руководимый левым эсером Поповым. При создании отряд был укомплектован красноармейцами-финнами, принимавшими участие в Октябрьской революции и не раз с оружием в руках доказавшими свою преданность Советской власти.
Но Феликс Эдмундович не знал, что Попов вместе с Александровичем отправили большинство финнов на чехословацкий фронт, многих выгнали, а на их место навербовали деморализованных черноморских матросов, бывших анархистов, доведя численность отряда до двух тысяч.
Усиленные патрули около особняка Морозова, легкие горные пушки и броневики во дворе заставили Дзержинского насторожиться.
— Что-то тут затевается, — сказал он чекистам. — Будьте настороже, но без моего приказа ничего не предпринимайте.
В особняке было людно, шумно и сутолочно. Откуда-то сверху доносилось пьяное разноголосое пение. Взад и вперед сновали матросы, штатские, солдаты.
— Где Попов? — остановил Дзержинский спешившего куда-то бойца.
— А кто его знает, — неохотно отозвался тот. — Тут где-то бегает. — И, отвернувшись от Дзержинского, закричал: — Степан, Степан, чего ты там мешкаешь? Идем скорее, а то все расхватают…
«Безобразие, — сердито подумал Феликс Эдмундович, — базар какой-то, а не революционный отряд Чрезвычайной комиссии…»
В вестибюле появился Попов. Одетый в новенькую офицерскую форму, но без погон, опоясанный портупеей, с шашкой и револьвером, Попов имел весьма бравый и решительный вид.
— Сапоги, консервы всем роздали? — деловито спрашивал он идущего за ним толстого мужчину. Спирта, спирта не жалейте…
Увидев стоящего в вестибюле Дзержинского, Попов запнулся на полуслове и уставился на него.
— Не ожидали? — спросил Феликс Эдмундович, подходя к Попову и в упор глядя ему в лицо.
Попов побледнел, в растерянности затоптался на месте, словно собираясь убежать.
— Где Блюмкин? — не давая ему опомниться, продолжал спрашивать Дзержинский.
— Блюмкин? — запинаясь, выдавил из себя Попов. — Блюмкин… уехал… В госпиталь уехал.
— Давно?
— Да только что, н-на извозчике, — сказал Попов, вытирая выступивший на лбу пот.
Дзержинский с презрением посмотрел на него.
— Лжете, — жестко проговорил он. — Лжете и трусите. Посмотрите мне в глаза. Что они у вас бегают, как у нашкодившей собаки? Дежурные у входа сказали, что Блюмкин здесь. Где он? Ведите!
Феликс Эдмундович решительно поднялся по лестнице и вошел в комнату. Обескураженный Попов семенил сзади. Куда только девался его бравый и воинственный вид!
— А это что? — спросил Дзержинский, показав на фуражку, лежавшую на столе.
— Н-не знаю, — пролепетал Попов.
— Опять лжете, — сказал Дзержинский. — Знаете. Это фуражка Блюмкина. Открыть все помещения, — приказал он Попову.
Феликс Эдмундович направился к двери. Он уже было взялся за ручку, как в комнату ввалилось несколько десятков матросов, одетых весьма разношерстно. Одни были в бушлатах, крест-накрест перехваченные пулеметными лентами, другие — в кожаных куртках, третьи — просто в тельняшках. Красные, давно не бритые лица. В комнате запахло сивушным перегаром, махоркой, потом.
— Браточки! — закричал грузный гривастый мужчина в грязной и рваной тельняшке. — Что я вижу? Какая птичка к нам залетела!
Приплясывая и кривляясь, он завертелся около Феликса Эдмундовича. Не обращая на него внимания, Дзержинский повернулся к Попову.
— Что вы сделали с отрядом? — строго спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил: — За это вы тоже ответите. И серьезно ответите…
— Смотрите, какой грозный! — паясничал гривастый. — Ой, ой, держите меня, от страха ноги подкосились!
И вдруг, выхватив маузер, он вплотную приблизился к Дзержинскому.
— Попался, чекистская сволочь, — хрипло прошипел он. Злость судорогой перекосила лицо, шея побагровела, налилась кровью. — Сколько ты наших братишек невинно в расход пустил?.. Попил нашей кровушки… Теперь мы с тобой посчитаемся, — процедил он сквозь зубы, многозначительно поигрывая маузером. И вдруг неожиданно отлетел в сторону.