– Знаю, и спасибо за это, – сжав ее прохладные пальцы, поднес их к своим губам, касаясь, поцелуем.
***
– Алексеева Ольга Викторовна. На выход, – слова, которые я ждала долгие два года, шаг за шагом по казарменным коридорам в неверии, что уже через четверть часа я выйду за ворота колонии, – вещи на досмотр, – расстегиваю небольшую сумку, ставя ее на оббитый нержавейкой стол. – Документы. Распишись. – Я забираю протянутые бумаги с паспортом и ставлю свою подпись, в каких-то табелях. – Вещи твои, – мне протягивают небольшой пакет, в котором лежит золотой браслет, два тонких кольца и небольшие, золотые серьги, – это то, что было на мне в момент поступления в колонию, колонию общего режима номер пять. Украшения из драгоценных металлов в таких местах под запретом, носить разрешалось только бижутерию, поэтому их сразу изъяли. За эти года я и забыла, что они вообще у меня были. Молча, забираю пакет, засовывая его в сумку. – На выход, – резко раздается от конвоира и мы, минуя пост, выходим на улицу. Через двор к первым воротам, предъявление документов на КПП и быстрым шагом ко вторым воротам, ноги обутые в резиновые сапоги месят весеннюю грязь, которая налипает на обувь тяжелыми комьями, но я иду, не обращая на это внимание, лязг железных засовов и дверь, наконец, распахивается.
– Ну, что Алексеева до встречи, – улыбаясь, произносит конвоир.
– Нет уж, прощайте.
– От сумы до тюрьмы, – раздается в след и он, смеясь, закрывает за мной дверь.
Глава 3
Вытащив из сумки пачку сигарет, чиркнула спичкой, подкуривая, и сделав затяжку, двинулась по обочине проселочной дороге в сторону виднеющегося вдалеке поселка городского типа. Сапоги месили грязь, а погода неумолимо напоминала о прошлом.
На календаре 19***год мне семь. Я жую битум на стройплощадке неподалеку от дома, бегаю постоянно с разбитыми коленками, вечерами смотрю спокойной ночи малыши, а по праздникам езжу с мамой и папой в детский мир. Деревья еще большие, мир бескрайний и дружелюбный и все еще впереди. Именно так мне и казалось. А потом ушел отец.
Просто собрал в потертый чемодан свои вещи и не обращая внимания на мать, застывшую у стены в коридоре, как изваяние, ронявшую молчаливые слезы и держащую на руках трехмесячную Алинку, ушел. Поцеловал меня в макушку и ушел. И мой мир разрушился, точнее, будет сказать, что просто мои розовые очки присущие всем детям, в одно мгновение разбились, оголяя и открывая неприкрытое зло этого мира, его грязь, боль, и беспощадность. Тогда тоже была такая же весенняя слякоть и грязь, я вышла гулять, резиновые сапоги тонули в грязной жиже, издавая чавкающие звуки, я бродила по детской площадке у дома, несмотря на моросящий дождь, не желала идти домой, где была орущая Алинка и тихо плачущая мать.
Это случилось двадцать три года назад, отец так и не вернулся, а я до сих пор помню те резиновые зеленые сапоги, облепленные весенней грязью с крапинками от дождевых капель.
Улицы ПГТ* тоже не особо отличались чистотой, но тут хотя бы был асфальт и идти стало легче.
– Эй, ребятня, – окликнула пацанов лет восьми, гоняющих мяч у одного из частных домов, – где у вас тут вокзал?
– До конца улицы и налево, там станция.
– Спасибо, – отфутболила подкатившийся ко мне мяч обратно мальчонке и, улыбнувшись, подмигнула.
Войдя в одноэтажное кирпичное здание, облезшее снаружи и не видавшее ремонта со времен развала советского союза внутри. Я направилась к окнам с надписью «касса». Словно в машину времени попала, мраморные полы, крашеные эмалью не в один слой подоконники и уже от времени пожелтевшие, потрескавшиеся, и местами облупившиеся. Открывавшие в этих «срезах» целую историю. Беленые потолки со старыми люстрами и желтыми подтеками из-за прохудившейся крыши, деревянные полуразвалившиеся кресла в зале ожидания и часы большие, круглые с белым циферблатом, черными цифрами и бледно зеленым корпусом, казалось намертво замурованные в стену.
– Билет до Н-ска, сколько стоит? – обратилась в окно, заставляя грузную женщину лет сорока пяти, оторваться от своего вязания.
– Ускоренный, обычный?
– Разница в стоимости большая? И какой ближайший? – денег в кармане кот наплакал, выданный ЕДП плюс компенсация на билет до Н-ска и заработанные копейки за последние отработанные дни*, итого и двух тысяч нет. Но я готова была отдать их все, лишь бы как можно быстрее увидеть мать и сестру.