Почти всю дорогу мы ехали молча. Олег включил радио и старался не говорить со мной. Родственники еще ничего не знали о моей беременности, даже мама. До срока в двенадцать недель оставалось дней десять. Я еще могла принять другое решение. В Москве, Питере и в Центральной России за последние полмесяца не родилось ни одного здорового ребенка. Все умерли. В Волгограде уезжал домой с мамой лишь каждый тридцатый новорожденный. Даже сейчас по радио говорили, что ученые бьются над этой проблемой, но не могут ее решить. РДСН – респираторный дистресс-синдром новорожденных, звучало на каждом канале по телевизору. Россия закрыла свои границы. И это помогло избежать распространения заразы в другие страны. Процент погибших от РДСН детей там был такой же, как и в прежние годы. Ученые из разных стран предлагали свою помощь нашим специалистам, но решения все еще не было. Беременным запретили гулять с кем-то, кроме членов семьи, выходить на улицу можно было только в медицинской маске. Хорошо еще, что была зима. В сорокоградусную жару, которая бывает у нас летом, дышать на улице было бы невозможно.
Лето. Мой малыш должен появиться на свет в июне. Как же долго еще ждать…
По радио вещал отец Николай Коломийцев. Очень известный человек. Когда-то он занимал серьезные посты в РПЦ, но потом ему пришлось оставить свою работу и заняться общественной деятельностью. Церковь лишила его сана, но все равно для всех он оставался отцом Николаем. Говорили, что он раскольник, который пытается раскрыть глаза на коммерциализацию церкви и рассказывает о том, что РПЦ давно нужно реформировать. Естественно, что такие замечания стоили ему должностей, но нашлись многие, кто его поддерживал. Видимо, и во властных кругах у него были покровители, ибо с такой биографией отец Николай продолжал появляться на публике и в СМИ. Сейчас он говорил об эпидемии.
Вдруг слова его прервались и заиграла какая-то дурацкая песня. Это Олег переключил станцию.
– Верни, пожалуйста, – попросила я.
– Не хочу слушать эту чушь, – ответил он.
– Верни!
Олег взглянул на меня и, видимо, подумав, что я опять готовлюсь заистерить, вернул выступление отца Николая. Тот говорил вещи, которые мне очень хотелось слышать. Что не все потеряно, что надо верить, надо бороться за своих малышей и быть уверенными, что, даже если Господь заберет их, не успевшими сделать вздох и некрещеными, это не значит, что их не ждут на небе. Крещение – это лишь обряд. Вера в наших душах, и мы, как матери, должны передавать ее своим детям. Он говорил, что мы погрязли в грехах и сиюминутных удовольствиях и именно поэтому нам дано такое испытание. Но он точно знает, что Спаситель явится, чтобы искупить эти грехи, как он делал это прежде. И страшное испытание дано именно нашей стране, как последнему оплоту истинной православной веры. Отец Николай вновь упомянул, что наши попытки заменить истинное общение с Богом процедурами и обрядами не дают нам возможность узреть истинную Его волю. А сейчас Он хочет от нас смирения. Господь лучше нас знает, что нам нужно на самом деле. И если мы хотим выжить как нация, не утратить свою веру, то должны ждать его послания. Он укажет нам, что нужно.
– Да хватит уже слушать эту чушь, – не выдержал Олег. Он выключил радио. – Сил больше нет. Я так в аварию попаду.
– Но я…
– Хватит, – повторил он. – Доедем в тишине. Немного осталось.
Я вздохнула, но спорить не стала. Олег никогда не был верующим человеком. Даже в пост мне приходилось готовить ему отдельную еду. И Алину он просил меня в церковь не водить. Хорошо хоть согласился венчаться, а потом и дочь окрестить. Мама всегда была против наших отношений. Она говорила, что лучше было бы найти человека православного. Но мать и сама вышла замуж за человека, который был довольно равнодушен к религии. Отец практически не вмешивался в мое воспитание. Они прожили вместе долгую жизнь, жаль, из детей у них была только я одна. Еще несколько маминых беременностей закончились выкидышами. Ее мечты о большой семье так и не воплотились в жизнь. Как и мои.