Возражений на эту реплику Харуаки не последовало.
Да. Что-то, возможно, из этого и выйдет.
Раннее утро. До еще не случившейся аварии остается час.
Мы с зонтами стоим на месте происшествия, на перекрестке.
Наша с Харуаки задача — спасти Марию, если потребуется. Опасная задача, если авария все же случится, но мы оба вызвались добровольцами.
Мария должна была отыскать грузовик и залезть в него. Она высказала мнение, что ее шансы угодить под колеса минимальны, если она будет сидеть за рулем этого самого грузовика.
Я нервничаю. Оплошать нельзя. Всю прошлую ночь я не сомкнул глаз. От тревоги, а также из желания кое-что подтвердить я несколько часов проговорил с Марией по телефону.
Кидаю взгляд на стоящего рядом Харуаки.
Он, в отличие от меня, вроде не нервничает. Его лицо такое же, как обычно. Лицо, которое я всегда видел в «Комнате отмены».
В этот раз, возможно, нам удастся ее уничтожить.
…Н е з а в и с и м о о т т о г о, с л у ч и т с я а в а р и я и л и н е т.
— Харуаки, я хотел бы с тобой поговорить, пока мы ждем. Ты не против?
— Чего так формально? Разумеется, не против!
Слушая стук дождевых капель по зонту, я невольно поднимаю глаза.
— Насчет Моги-сан.
— Касуми? Эмм, ты не про Отонаси-сан, а про настоящую?
Я киваю.
— Я тебе не рассказывал, что она… убила нас, нет?
— Это еще что за страшная история? — Харуаки поднимает бровь.
Не то чтобы я держал это от него в секрете. Я просто не помнил, пока не осознал, что Моги-сан — «владелец».
И едва я вспомнил, кто «владелец», с меня словно оковы свалились — ко мне вернулись все воспоминания предыдущего раза.
— Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя — нас всех убила она.
— …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?
— Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.
Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.
— Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.
— Ты правда так считаешь? — спрашиваю я.
— Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?
— Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!
— Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?
Возможно. Но я не верю. В смысле — убийство стало хорошим средством «отмены», потому что она чувствовала вину. Не могу поверить, что такой человек может самостоятельно подумать о столь бесчеловечном злодеянии.
— …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?
— Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.
— Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?
— А… ну не нарочно же.
На лице Харуаки появляется горькая улыбка.
— Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.
— Мда, наверно, так.
— Поэтому Мария просто не могла не обратить на тебя внимании, когда ты 3000 раз ей признался. И это ведь Мария. Поверь мне, ей было не все равно, когда ты объявил, что она твой враг.
«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»
Я снова вспоминаю эти его слова.
— …О? Я лично направил Аю-тян?
Я слегка улыбаюсь и пропускаю его шутку мимо ушей.
— Так вот. Что если был кто-то, кто тысячу раз предложил Моги-сан совершить убийство? Не могло ли это заставить Моги-сан поверить, что другого способа нет? В конце концов, она ведь ни на кого не могла положиться, она уже почти свихнулась.
Харуаки кивает.
— Согласен, ей было бы тяжко. И это реально возможно. Ведь тот, кто с ней говорил, находился бы тоже в цикле. Его действия, его мнения не менялись бы. Вполне естественно, что он бы говорил одно и то же снова и снова. Если он один раз что-то сказал, скорей всего, сказал бы это и несколько тысяч раз.