– Н-но…
Если я это сделаю, Мария наверняка поймет, что я сейчас в самой гуще сражения с Дайей и его «шкатулкой». Этого нельзя допустить – любой ценой.
Но сможем ли мы вообще скрыться от [рабов]?
Я что хочу сказать – нас разыскивает тысяча человек.
Повинуясь импульсу, я открываю браузер и ищу свое имя.
При взгляде на результаты быстрого поиска я бледнею.
«Ученики Кадзуки Хосино и Мария Отонаси (старшая школа ХХ) пропали, его сестра нашла завещание. Если увидите их, сообщите. Детали во 2 твите»
– Чт-…
Что это?
Даже мой домашний адрес выложен в Интернет. До этого твита страница его автора в Твиттере пуста; он явно зарегистрировался только для того, чтобы послать это сообщение. Вдобавок он еще и загрузил фотку нас с Марией на ее мотоцикле.
Отчасти благодаря внешности Марии его твиты разошлись по Интернету со страшной скоростью. Некоторые из постящих выражали сомнения насчет достоверности твитов, но это уже не имеет значения: люди будут тупо распространять их, потому что тем самым они вроде как «помогают искать пропавших школьников».
Возможно, кто-то из [рабов] уже увидел этот твит?
Я на автомате поднимаю голову и озираюсь.
Вот бизнес-леди идет по улице, не отрываясь от экрана мобильника; вот мужчина средних лет вывел собаку гулять; вот ученик средней школы в бейсболке катит на велосипеде.
…Я встречаюсь с ним взглядом.
…Может, этот школьник тоже меня ищет. Может, он тоже прочел этот твит. Может, он [раб]. Ничего удивительного не будет, если он сейчас вызовет тысячу человек, чтобы они на нас напали.
От этих мыслей я застыл на месте.
Слава богу, мальчик отвел взгляд без какой-то особой реакции.
– …Угг…
Чего я испугался среднеклассника?..
…Однако просто отмахнуться от этого – подумаешь, задергался без повода – я тоже не могу. То, что вокруг полно [рабов], – факт. Да вдобавок это обычные люди, которые ничем не выделяются из толпы; это не, скажем, полицейские в форме.
– …Юри-сан… – обращаюсь я к ней, пытаясь скрыть нервозность. – Ты сказала, что не можешь делать вещи, которые считаешь аморальными, да? Скажи, если мы запремся в квартире Марии, ты сможешь туда вломиться?
– Нет. Но среди [рабов], возможно, есть менее разборчивые люди. Нет… боюсь, они наверняка есть. Есть и такие, кто уже стали фанатиками, они преданы Омине-сану. Думаю, они ради выполнения его [приказов] способны на все, так что в квартиру вломятся и глазом не моргнут.
Это значит, прямо сейчас кто-то, кто прочел тот твит, может направляться ко мне домой, чтобы напасть на мою семью?
– Тебе или Отонаси-сан… могут даже причинить боль!..
Юри-сан со слезами на глазах дергается, пытаясь освободиться от Харуаки и отослать мэйл.
Похоже, она правда не хочет с кем-либо связываться, но, судя по всему, она просто не в силах остановиться. Видимо, потому что о т с ы л к а м э й л а с а м а п о с е б е н е п р о т и в о р е ч и т е е э т и к е, хотя и может привести к более чем серьезным последствиям. Иначе она бы изначально за нами не следила.
Вот насколько сильны [приказы].
– …Как же мне…
За нами охотится тысяча человек. Они все ломают голову, как им найти нас с Марией и выжать из нас информацию.
Это лишь вопрос времени. Мы не продержимся до завершения «Кинотеатра гибели желаний».
…Аа, нет, все намного хуже. Нынешняя ситуация, когда нас разыскивает тысяча человек, еще сравнительно безобидна.
Если Дайя не сможет заполучить информацию, которая ему нужна, он не будет отдавать один и тот же [приказ] вечно. У него мало времени. Если время будет совсем поджимать, он предпримет более прямой путь. Нынешний его [приказ] – это всего лишь пробный шар; Дайя осторожно двигает свои «пешки», чтобы посмотреть, как я реагирую.
– Юри-сан?
Если он не преуспеет, он прибегнет к более эффективному способу выбраться из «Кинотеатра гибели желаний».
А именно…
– Что будет, если он [прикажет] тебе убить меня?
…убить «владельца».
Это уже явно аморально. Согласно объяснению Юри-сан, для нее это невозможно.
Однако Юри-сан отвечает твердо:
– Я тебя убью.
– …Почему ты сможешь это сделать?
Мне кажется, что я уже понял, но пусть она лично подтвердит.
– Сам [приказ] должен быть выполнен любой ценой. Наши ценности тут роли не играют. Скажем, сейчас у нас [приказ] – выяснить, что ты делаешь. Мы вынуждены подчиниться, но как мы будем его выполнять – остается на наше усмотрение. Незаконное проникновение в чужую квартиру я считаю преступлением, поэтому я могу не делать этого. Но если бы [приказ] прямо требовал вломиться в ее квартиру, у меня не осталось бы выбора. Моральные ценности роли не играют.