Нечего и говорить, что ее предостережение само по себе абсолютно бесполезно; как она и предсказала, я его начисто забыл и в итоге воспользовался «шкатулкой». Можно подумать, что она с собой разговаривает.
Аа, понятно.
Она действительно разговаривала сама с собой. Отонаси просто-напросто облекала в слова свою историю. Она пыталась выкинуть из головы свои проблемы, выплеснув свое раздражение, которым ей было не с кем поделиться, в пустоту того мира.
Так слаба она была тогда.
«Я знаю, к чему приведет такое "желание". Оно приведет…»
И описала она, по сути, свой собственный финал.
«…к краху».
Грустное признание.
Признание, которое, предположительно, должно было достичь моего сердца.
«…Э? Что за хрень ты тут несешь?»
Но я-на-экране не вспомнил внезапно проведенное с ней вместе время и не ответил ей словами утешения.
Чуда не произошло.
Мы с ней вдвоем не смогли совершить чудо.
Я-на-экране презрительно усмехается незнакомой девчонке, несущей бред, и уходит вместе с Кадзу.
Отонаси остается в классе.
Она стоит столбом в облаке любопытных перешептываний одноклассников.
Отонаси стискивает зубы и сжимает кулаки, после чего продолжает свой монолог, обращая его к пустому месту, где я только что сидел.
«Но что я буду делать, если ты узнаешь про "шкатулки" и все равно возьмешь одну из них? Я не отберу ее у тебя. Я буду сражаться с любым другим "владельцем", но с тобой, скорее всего, не буду».
Не будет со мной сражаться?
О чем это она? Полный –
– …
Нет, погодите-ка. Вообще-то Отонаси действительно ничего мне не сделала с тех самых пор, как я вернулся в школу, вооруженный «Тенью греха и возмездием».
Эй, только не говорите мне, что?..
Мне вдруг пришла в голову некая возможность.
Я всегда думал, что она не нападала на меня либо потому, что ее обманывал Кадзу, либо потому, что она ему подыгрывала, хотя видела его ложь. В обоих случаях, в общем, бездействовала она из-за Кадзу.
Но если она-на-экране сказала правду – значит ли это, что она сама толком не знает, что делать с моей «шкатулкой»?
«Может, я снова с тобой вступлю в союз… нет, это исключено. Я не буду с тобой сотрудничать. Вообще никак не хочу вмешиваться. Наши с тобой цели случайно оказались близкими. Мы и не должны были становиться партнерами. Да, на самом деле мы…»
Следующие ее слова нельзя назвать неприятными. Но все равно лицо ее исказилось, и она произнесла с горечью:
«…родственные души».
Понятно – у Отонаси была причина делать такое лицо.
Ведь это заявление означает, что и я, и она – мы с ней оба обречены.
– …Так жаль Кадзуки-куна.
Голос отвлекает мое внимание от экрана и возвращает в реальность.
Недовольно хмурясь, Юри Янаги шепчет, не отводя взгляда от фильма.
Ей жалко Кадзу? С чего такая реакция? Можно подумать, что она увидела, как Отонаси ему изменяет.
…Думаю, ее можно понять. Разумеется, Отонаси вовсе не была ему неверна; однако Янаги, видимо, считает отношения Отонаси и Кадзу чем-то священным. Поэтому партнерство Отонаси со мной в «Комнате отмены» и те дни, когда я был единственным, кому она могла довериться, для Янаги выглядят предательством.
…Впрочем, не мне об этом рассуждать.
Я тоже считал, что история «Комнаты отмены» – только об образовании связи между Отонаси и Кадзу. Я всегда думал, что никакого другого смысла там нет.
Но я ошибался. Если подумать – это вполне естественно. Отонаси провела целую человеческую жизнь не с одним только Кадзу. Да, он был единственным, кто сумел сохранить воспоминания и остаться с ней рядом, но вообще-то она постоянно была в контакте со всем нашим классом.
Разумеется, и со мной в том числе. Поскольку я не сохранял воспоминания, я, естественно, не мог звать ее Марией, раз она представлялась как «Ая Отонаси», и потому не мог стать ее полноценным партнером. Но, хоть я ее и забыл, Отонаси все равно провела в компании со мной довольно много времени.
В мире повторов существовала и история о нас с Отонаси.
Размышляя над ее словами, я шепчу:
– Обречены, э…
Мне, сверхреалисту, говорить такое не было надобности.
Если я воспользуюсь «шкатулкой», я разрушу свою жизнь.
Я знаю свои способности, и, естественно, я знаю свои пределы. Я прекрасно осознаю, что, как бы ни дергался, что бы ни предпринимал – рано или поздно я неизбежно свалюсь.
Это осознание собственных пределов накладывает ограничение и на мою «шкатулку», не давая мне полностью ей овладеть.