Она быстро и не очень убедительно попыталась прилизать свое изначальное заявление. Поскольку она сказала, что высоко ценит Харуаки, я невольно переспросил:
«А ты не думала о том, чтобы встречаться с Харуаки?»
Глаза Коконе округлились, потом она печально улыбнулась.
До меня тут же дошло. Ах… Коконе прекрасно знала о его чувствах к ней.
«Конечно, думала! – как ни в чем не бывало ответила она веселым тоном. – Но ничего бы не вышло. Хару-кун знает мое прошлое».
– Чего ты так странно смотришь на меня, Хосии? – спрашивает Харуаки, хмуро глядя на меня, пока мы идем по бог знает какой улочке.
Я вспомнил, что он мне рассказал совсем недавно.
«Я был влюблен в Кири».
«О, но знаешь? Сейчас этих чувств уже нет».
«Если хочешь встречаться с Кири, можешь не обращать на меня внимания, Хосии! Из вас бы вышла отличная пара».
Знал ли он, что не может ее спасти? Что он может лишь заставить ее страдать, как и Дайя, потому что он тоже знает о ее прошлом?
Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, сказал мне, чтобы я встречался с Коконе?
Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, отбросил собственные чувства?
Впрочем, если я его спрошу, он просто уйдет от ответа.
Быть может, он и сам не знает.
– …Харуаки?.. – взамен я спрашиваю кое-что другое. – Ты говорил, Коконе уже сломана, так?
Мои слова его, похоже, удивили; он машинально повернулся ко мне. Впрочем, сделав глубокий вдох, он возвращает на лицо улыбку.
– Ага.
– А почему ты так думаешь?
Харуаки кладет руку на подбородок и раздумывает несколько секунд.
– Предположим, ты видишь, как кто-то тонет прямо у тебя на глазах, и ты можешь с легкостью его спасти; ты это сделаешь? Попробуй представить эту ситуацию и ответь серьезно.
Я представляю, как кто-то тонет в море – какой-то мальчишка отчаянно кричит и машет руками. На мне спасательный жилет, я могу вытащить мальчишку без малейшего риска для жизни.
– Ну конечно, я бы его спас!
– А почему?
– Э? А разве это не естественно – спасти кого-то, если можешь это сделать без проблем? Какой-то особой причины и нет. Ну… думаю, если бы кто-то умер у меня на глазах, я бы об этом сожалел. Или даже хуже, получил бы душевную травму на всю жизнь.
– Вот как? У меня то же самое.
Ну, это очевидно.
Но сам этот вопрос предполагает –
– Ты хочешь сказать, Коконе не спасла бы?
– Нет, она сказала, что спасла бы.
– О…
Этот ответ меня удивил. Судя по направлению нашего разговора, я был вполне уверен, что она сказала что-то другое.
Но Харуаки еще не закончил.
– Но когда я задал ей тот же самый вопрос, она сперва вот что уточнила, – на его лице появилась горькая улыбка. – «Кто этот человек?»
Сперва я не понял, что плохого в этом вопросе; но постепенно до меня начинает доходить, что он странный.
– В норме ты спасаешь человека безо всяких дополнительных условий, если только можешь. Потому что в норме ты считаешь, что это слабый человек, который нуждается в твоей помощи и заслуживает ее.
Некоторые могут задать тот же вопрос, что и Коконе, без какой-то задней мысли.
Однако если бы Коконе спросила просто так, Харуаки не стал бы это упоминать. Он заметил что-то аномальное.
– Но Кири не подумала просто, что кому-то нужна помощь. Она сразу же забеспокоилась – вдруг это ловушка, которую кто-то устроил, чтобы причинить ей боль. Кири даже не может спасти утопающего, пока не выяснит, враг он или нет. Можешь вообразить, с какой опаской она относится к миру. И это связывает ей руки, даже если потом, когда человек умрет у нее на глазах, она будет сожалеть точно так же, как и мы.
Почему вообще он задал ей этот вопрос?
Может, он предчувствовал в какой-то степени, что она так ответит? Может, он что-то понял насчет Коконе и этим вопросом хотел убедиться, что понял правильно?
– Из-за тех издевательств Кири считает всех врагами по умолчанию. И это не дает ей принимать правильные решения. Она тонет в плохих эмоциях, она ненавидит свою судьбу, ненавидит все и всех, кто сделал ее такой, какая она сейчас есть. Коконе не может сбежать и поэтому не может сделать то, что хочет, что должна сделать. Для меня… – Харуаки замолкает на секунду, потом продолжает: – Для меня это значит, что она сломана.
Услышав эти слова, я понимаю: он по-прежнему влюблен в Коконе.
В конце концов, Харуаки гораздо лучше меня понимает обволакивающую ее черноту, хотя я услышал всю историю непосредственно от Коконе. Просто не мог он так глубоко во всем разобраться, если бы искренне не заботился о ней.