– Кадзуки Хосино… ты сошел с ума! – Ая закусывает губу. – То, что ты делаешь, даже методом нельзя назвать. Ни одному нормальному человеку такая идея даже в голову бы не пришла. Тем, что ты так делаешь… гнусно пользуешься иррациональной слабостью Кирино в том, что касается Омине… ты сам полностью уничтожаешь повседневную жизнь, которую ты так рвался защищать. Ты ведь и сам это понимаешь, верно? Это и доказывает, что ты сошел с ума.
Конечно же.
– Ты не тот Кадзуки Хосино, которого я знала. Во что ты превратился? Ты что, одержим демоном?
Кадзу отвечает отчетливо и печально:
– Я твой рыцарь.
– Мой что?
– Я всегда приду к тебе на помощь, даже если весь мир будет против. Я одолею и убью всех, кто встанет на моем пути.
– Мне это никогда не нужно было! И уж во всяком случае – не от такого демона, как ты!
– Твои слова значения не имеют, – отрезает он, и Ая теряет дар речи.
Кадзу смотрит на меня.
– Кстати, а чего ты ждешь?
Ему легко говорить!
– Не можешь решить, да? – произносит он, а потом добавляет нечто абсолютно неожиданное: – Ч т о ж, т а к т о ж е г о д и т с я.
– Что? – я не могу скрыть изумления. – Так тоже годится, говоришь? Ты так спокоен, хотя она умирает из-за моей нерешительности? Твой план ведь удастся, только если я спасу ее, так?
– Дайя. Ты ведь знаешь, ради кого я все это делаю, правда? – задает он встречный вопрос, игнорируя мой.
Еще бы не знать. Все это ради Аи.
– Мария сейчас обладает «Тенью греха и возмездием» и собирается сделать мир немного лучше, так?
Кадзу поднимает правую руку на уровень лица и сжимает в кулак, словно убедившись в чем-то.
– Я ее раздавлю. Марии не нужна такая тупая «шкатулка».
Наконец-то до меня доходит.
– Неужели…
Он приподнимает уголок рта.
– Похоже, ты наконец понял. Я уже сказал, что сомневаюсь насчет твоей решимости, но решимость Марии я понимаю. Я провел с ней целую жизнь. Я не могу ошибаться.
Ая Отонаси посвятила себя счастью других, поэтому она не приемлет жертвы.
А прямо сейчас человек умирает у нее на глазах.
Значит –
– А я с п а с е т К и р и, б у д у я ч т о - т о д е л а т ь и л и н е т.
Понятно. Я-то думал, он поставил эту ловушку на меня.
Я ошибался.
Он поставил эту ловушку на меня и одновременно на Аю.
Ая с горечью в голосе соглашается:
– Да, я собираюсь спасти Кирино. Мне придется сдаться силе Хосино.
– Ая!.. Но ведь это та самая «шкатулка», которую ты столько искала!
– Да. На поиски этой «шкатулки» я потратила больше времени, чем любой другой. Возможно, она бы выполнила самое заветное мое желание. Возможно, у меня никогда больше не будет такого шанса. Я знаю… я знаю… но… – она сжимает кулак. – Но!
Да.
Таков жизненный принцип Аи Отонаси.
И Кадзу бессовестно этим пользуется.
Ая собирается спасти Кири, и Кадзу раздавит ее экземпляр «Тени греха и возмездия». Благодаря помощи Аи Кири выживет. «Пирсинг в 15 лет» закончится, после чего включится последний эффект «Кинотеатра», и моя «шкатулка» будет уничтожена.
Наши «желания» превратятся в ничто.
У меня есть встречная мера.
Ая Отонаси – мой [раб]; я могу [приказать] ей оставаться на месте.
Но,
но…
– Дайя, – произносит Кадзу. – Надеюсь, ты не думаешь отдать [приказ], который убьет Коконе?
Точно. Все так и есть, как он говорит.
Но разве я не пришел к выводу, что его необходимо остановить любой ценой?
Разве я не решил это с полной убежденностью?
Значит – я отдам Ае [приказ] позволить Кири умереть? Я убью Кири?
Какого?..
Какого?..
Какого ХРЕНА?!
– Аа, гх…
Кири кашляет кровью.
Потом, наклонив голову мне навстречу, шепчет:
– Пожалуйста…
– Даже если мне придется умереть…
– Пусть Дайя обретет истинное счастье.
Слезы текут по ее щекам.
Как и во всех моих воспоминаниях, где она опиралась на меня.
– К о к о н е.
Все.
Все фильмы, что я увидел в «Кинотеатре гибели желаний», за долю секунды проносятся перед моими глазами.
Коконе Кирино. Харуаки Усуй. Ая Отонаси. Миюки Карино. Кодай Камиути. Трагедии, трагедии, которые терзают меня. Картины опутывают меня, точно длинная кинопленка, и впечатываются в меня, причиняя боль. Отторжение, отторжение, отторжение, чересчур много отторжения для меня. Ни намека на нежность. Картина перед глазами становится мозаичной, потом цветной, потом цвета сепии, потом снова мозаичной. Эмоции в этих картинах вторгаются в меня, переписывают меня, стирают меня, оставляя лишь Коконе Кирино. Я хотел разнести этот мир на кусочки, потому что мне была нужна только ты, мне была нужна только ты, мне была нужна только ты.