Поэтому я вернул шкатулку.
Выходит, никаким виновником я не был. Мне не надо было повторять раз за разом один и тот же день, чтобы вечно жить своей обычной жизнью.
Скрр-скрр, скрр-скрр…
Что за звук? Пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, — такой он тихий. Слышно плохо, но я чувствую, что звук идет откуда-то изнутри. Из меня.
Скрр-скрр, скрр-скрр…
Тихий-тихий скрежет. Но все-таки откуда?.. Раз я слышу его изнутри, получается, нечто расцарапывает мое тело, мои внутренности.
Скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр…
Такой тихий и такой громкий! Я зажимаю уши, но теперь слышу этот звук даже лучше. А, точно, он ведь идет из меня, поэтому совсем не странно: если заткнуть уши, он будет только четче. Значит, и в этом нет смысла — мне не спрятаться от скрежета. Меня будто расцарапывают изнутри.
Больно! Словно живьем сдирают кожу. Больно! Сердце словно превратилось в рыбу-ежа — и колет, сильно колет. Неужели это совесть? Я думала, ее у меня давно нет, а вот она где, оказывается… еще не исчезла…
Скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр, скрр-скрр…
Меня стирают.
Мое сердце.
Меня саму.
О-о… Если так пойдет и дальше, я просто рассыплюсь, разлечусь на осколки… Нет, не так. Я уже… уже рассыпалась.
За двадцать тысяч повторов я перестала быть собой. Я сохранила сознание, но, чтобы не умереть от страшной скуки, мне пришлось разорвать свое сердце. Я больше не способна общаться.
Этот мир удаляет меня.
Ведь с самого начала это место было мне чужим, а я просто влезла сюда. «Комната», принадлежащая другим, избавляется от меня.
Но я хотя бы знаю, как облегчить свою участь.
Только не могу на это пойти.
Потому что мое желание… еще не исполнилось.
А?.. Точно, кажется, я уже рассыпалась, распалась… И почему только так я могу сберечь свое желание? И могу ли вообще? Оно ведь исчезло вместе с моим сердцем. Потому что я… забыла его.
— Ха-ха-ха… — невольно смеюсь я.
Не могу вспомнить. Ха-ха-ха. Не могу. Чего же я пожелала? Дайте вспомнить! Ха-ха-ха… Не смешно же! Да за что мне это наказание?! Ради чего я терпела все эти повторы?! Смех, да и только! Ах да, я ведь уже и забыла, как это — смеяться. Мой смех больше ничего не выражает.
Тогда… хорошо бы все это закончить.
Как все просто… и почему я раньше не догадалась?
Нужно убить. Убить. Убить Кадзуки Хосино. Из-за него я страдаю. Убить его, и мне станет легче.
Но где-то в глубине души я знаю.
Мое желание, ставшее одержимостью, не позволит мне положить всему этому конец.
…мое тело стремительно заполняет холодная пустота, она поглощает меня всего, без остатка…
Но я просыпаюсь. Все еще очень холодно, поэтому я, лежа в кровати, сворачиваюсь в клубок и дрожу.
Меня убили.
Вот уже неизвестно в который раз наступает второе марта.
Да, я погиб, но в «Комнате удаления» ничего не поменялось. Как только я это понял, внутри меня опять разрослась пустота, и холод ее не отступал.
Но оставаться дома с этим чувством было бы слишком тошно, поэтому я, кое-как позавтракав, пошел в школу.
На улице привычно пасмурно, а завтра, как и всегда, польет дождь. Интересно, когда в последний раз показывалось солнце?
В классе пусто — ну да, я ведь пришел на час раньше.
И тут я задумался: а зачем вообще пришел? И сколько уже раз «Комната» повторялась (и повторяется опять), так, может, надо в принципе не ходить и так противостоять повторам?
Но нет… я все-таки хожу. Да, хожу. Если не болею, обязательно иду в школу — это часть моей обычной жизни. Мне и в голову не придет что-то в ней менять. Буду беречь свою обычную жизнь, чего бы мне это ни стоило. В этом я более чем уверен.
А, теперь ясно: наверное, именно поэтому я все еще здесь. Не знаю, почему я так решил, буквально ни с чего, но чувствую, что прав.
Я вышел на середину класса и в обуви залез на чью-то парту. Прости за это, кто бы ты ни был. Теперь я не помню ни твоего имени, ни твоей внешности, но прости. Правда прости.
Забравшись на парту, я огляделся, хотя не особо надеялся, что с высоты что-нибудь замечу и вообще что-то изменится. В полумраке класса по-прежнему никого не было.
В классе пусто.
Никого.
— Как холодно…
Я обхватил себя руками.
Вдруг заскрипела дверь — вошедший увидел, как я, скукожившись, стою на парте, и застыл.
— Ты чего творишь, Кадзу?.. — Дайя смотрел на меня испуганно.
Теперь я мог выдохнуть.
— А, да так, расслабься… — пробормотал я и слез с парты.
Дайя не сводил с меня напряженного взгляда.
— Да ладно, Дайя, как тебя увидел — сразу полегчало.
— Ну здорово…
— Ведь ты настоящий Дайя.
— Гм, Кадзу… ты меня пугаешь…
— Но хоть ты и настоящий, вся эта жизнь — подделка. Мне нечего тебе сказать, ведь следующий Дайя не будет знать меня нынешнего. Ты как будто внутри телевизора: я тебя знаю, а ты меня — нет. А если так, может, ты здесь и вовсе отсутствуешь?
Поэтому класс такой пустой.
Точно никого?
— А…
Нет, неверное…
Кое-кто здесь все-таки есть.
Кое-кто все-таки найдет, что мне сказать. И она будет со мной, пока я помню.
Ну да, точно. В «Комнате удаления» нас всегда двое. Все то время в «Комнате», похожей на камеру, стены которой давят со всех сторон и откуда нет выхода — да мы его и не искали, — есть только мы двое. Все это время мы провели вместе. Я этого не замечал, поскольку она всегда считала меня своим врагом, но теперь ясно вижу…
Я сяду на свое место.
А она сядет рядом.
С ума сойти… Стоит только представить, как она садится рядом, так сразу становится легче. Да и какая разница, что она меня убила?