Я все смотрел на него, но ему, кажется, было все равно.
— А? А чё, так можно? — Харуаки ничуть не изменился в лице.
— Вполне. Например, такое могли бы провернуть мы с Марией, верно же? С Моги такое мог бы сделать тот, кто притворяется, что ничего не помнит.
Харуаки возражать не стал и промолчал.
— Я всегда думал, что тот, кто помнит, гораздо сильнее остальных. Чем больше знаешь, тем лучше, — очевидно же, да? Только все наоборот. Те, кто помнит, попадают под удар тех, кто забыл, и тех, кто притворяется, что забыл. Те, кто забыл, в безопасном тылу, а мы — на линии фронта, где нас очень легко достать.
Я тоже попадал под удар, когда моя возлюбленная говорила «давай завтра»… Хотя именно она в тылу не была.
— Может, кто-то бил по Моги с тыла? Он понимал, что она будет страдать, что не будет знать, как выпутаться, и тогда он подтолкнет ее к нужному решению — к убийству. И если так…
— Если так, то он типа управлял Касуми и значит ее соучастник, — мгновенно закончил за меня Харуаки.
Он не стал отрицать мои слова.
— Но и не факт, что он остановился только на Моги.
— Это как?..
— Ведь не только Моги была на передовой — еще и мы с Марией. В зависимости от того, чего он пытался добиться, он мог пытаться влиять и на нас. Или нет… Наверное, он и правда влиял на нас.
«Попробуешь меня грохнуть?» — вспомнил я чьи-то слова.
Кажется, я слышал их не раз и не два — они крепко засели в голове, точно какое-то проклятие.
Но и это не все. Еще тот человек пугал меня трупами.
Он признавался Марии, а потом жертвовал собой ради нее, хоть и называл ее врагом.
Вот что я вспомнил. Может, были и другие мелкие ловушки, которых я попросту не заметил.
Он постоянно бил по нам с тыла, при этом ничем не рискуя, а если результат его не устраивал, наносил удары снова и снова.
— Допустим, этот человек в какой-то мере даже управлял нами. Но если так, — я сглотнул, — то все, что происходит прямо сейчас, — его рук дело.
Харуаки не ответил. Из-за зонта я не видел его лица.
Молчание затягивалось. Стук капель уже казался каким-то ненормальным. И вдруг я услышал тихий звук. Я задумался, прислушался и понял, что это едва сдерживаемый смех.
Харуаки чуть повернул зонт, и я наконец увидел его: он смотрел на меня и смеялся.
— О, Хосии… ты чё, прикалываешься? Или это не прикол, а какая-то безумная теория? Да это ж нереально! В самом деле думаешь, что людьми управлять — как не фиг делать? Не, это, конечно, интересно, но, Хосии, ты так серьезно обо всем этом говоришь, — может, я зря поржал? Ох, но это и правда прикольно.
— Вот как. Наверное, стоит сказать конкретнее.
— Конкретнее?.. Ваще не знаю, что такому надо. Но даже если у него и есть цель, он точняк найдет путь попроще, — совершенно искренне сказал Харуаки.
— Да я вот тоже не знаю. Поэтому, думаю, стоит спросить у тебя.
— У меня?..
Скажу это, и пути назад не будет.
— Харуаки…
Но я уже давно решил, что не сдамся.
— …зачем ты загнал нас сюда?
Ответа не последовало.
Харуаки снова скрылся за зонтом.
Он так и не проронил ни слова. Наверное, просто не хотел говорить.
— Я уже не очень хорошо помню, но мы подружились давно, еще когда я только-только поступил в эту школу, а уж потом ты познакомил меня с Коконэ и старостой. Без тебя моя школьная жизнь, наверное, была бы совсем скучной. Я обязан тебе всем, — заговорил я. — Да, мы дружим даже меньше года, но…
— Типа не знаешь, норм или не норм так поступать?
Я покачал головой, но Харуаки, наверное, не увидел.
— Я многого не знаю. Но я точно уверен в одном, ошибки быть не может, — приготовился высказаться я. — Харуаки Усуй никогда бы не загнал нас в ловушку.
Наконец я увидел его: он смотрел на меня во все глаза.
— Поэтому… — Теперь я был готов произнести последние слова.
— Поэтому… признавайся, кто ты такой?
«Как-то фигово звучит! Подозрительно! Да ладно, по серьезке, что ли? Блин, аж завидно! Касуми теперь такая милашка…» — вроде обычные слова.
Но кое-что в них было не так.
В «Комнате» есть такое правило: люди не замечают перемен в Моги. Никто и не заметил, как Моги подменили Аей Отонаси. Но тогда как… как?
С чего бы Харуаки замечать, что Моги «теперь милашка»?
Была и другая странность. Харуаки «удалили» — я его забыл. Но потом все равно вспомнил.
Это лишь предположение, но, может, я не забыл Харуаки насовсем потому, что в нем, кроме него самого, был кто-то еще?
Ну, едва ли хоть что-то из этого доказывает мою теорию.
Но это уже и не важно.