— Ого, это чё, со мной девушка поздоровалась? Аж сердце зашлось! Погоди… так это ты, Кири? Во облом!
— Эй, Хару… тебя чего понесло?
— Не, я типа понимаю, что ты без ума от меня, но хорош преследовать! Даже в один со мной класс напросилась!
— Ха-ха-ха! Это ты так пытаешься не смущаться? Да неужели я тебя околдовала? Как это по-детски, Хару! А кстати, не прекратишь ли заодно забивать память на мобиле? Я про записи моего миленького голоска.
— Да кому ты нужна!
— «Господ-и-ин…» Ну! Давай не стесняйся! У тебя отличная возможность пополнить свою коллекцию! Дать тебе шанс? На этот раз будет «с возвращением»!
Боже, ну и разговоры у них, аж самому стыдно… Может, хватит?
— Эй… Кадзу, у тебя нет с собой петард? Я бы сейчас засунул парочку в рот Кири.
— Ого, Дайя! Так тебе завидно, что только у Хару есть записи моего голоса? Расслабься! Если вылижешь мне туфли, то я, так и быть, порадую тебя, любителя младших сестер! Даже братиком назову! Я просто сама доброта!
— Ага, как же, доброта. Зовись лучше «ошибка природы».
Ну да, с новым учебным годом класс поменялся, но в целом все осталось как прежде… Но я ведь так и хотел.
Без Марии и Моги будет грустно, но все-таки ради жизни без них, ради обыденности я и сражался с «Комнатой удаления».
— А ты чего лыбишься?.. На тебя смотреть противно, Кадзу, — пристал ко мне Дайя.
— Ой, точно! Ну что за ухмылка? Сразу видно: воображает что-то пошлое. Наверное, мечтает, как рядом с ним сядет какая-нибудь милая дурочка…
— Не-а, — перебил я, и Коконэ надулась.
— Эй, так чё, для кого место? Я его знаю? Или ее? Она хорошенькая? — Харуаки бесстыдно плюхнулся на чужую парту и принялся расспрашивать.
Поскольку я уже посмотрел лист рассадки, то знал, кто это будет.
— Ага, хорошенькая.
— Ух, в натуре?! Колись, кто это!
Я и сам обрадовался тому, что у нее есть свое место. Что она когда-нибудь сможет занять его.
Хотя не исключено, что к моменту, когда она вернется, мы уже не будем соседями по партам, но какая разница?
Я улыбнулся и назвал ее фамилию:
— Моги.
Тот дождливый день, казалось, никогда не закончится.
Как только Дайя сообщил, что Моги попала в аварию, я сразу рванул в больницу, даже школу прогулял. Добрался я на такси. Вообще, и самому не верится, что я решился на такой поступок, особенно если учесть, как я люблю свою спокойную жизнь.
Но надо было поехать. Надо было узнать, чем закончилось мое сражение с «Комнатой».
В больнице я оказался даже раньше родителей Моги. Там многие приняли меня за ее парня. Меня пустили, и мы вместе с ее родными ждали конца операции.
Все прошло успешно… ну, вроде бы. Остаток дня Моги пролежала без сознания.
В реанимацию меня не пустили, а в общее отделение Моги перевели только через два дня. Вот тогда-то мне и удалось навестить ее.
На Моги было больно смотреть: ноги и одна рука сломаны и подвешены на вытяжках, другая — уцелевшая — рука, фиолетовая после капельниц на сгибе локтя, безжизненно свисала с постели; все лицо в царапинах и ссадинах. Писк электрокардиографа и шум аппарата искусственного дыхания неприятно отдавались у меня в голове.
Когда я впервые увидел Моги, всю израненную, на глаза сами собой набежали слезы, но плакать я не мог — не одному же плакать? Нет, рядом с ней я обязан оставаться сильными. Поэтому, кое-как удержав слезы, я заглянул ей в лицо.
Моги, кажется, удивилась, что я пришел, хотя точно, так это или не так, нельзя было сказать — она просто лежала, не в силах пошевелиться.
В тот день ее родители передали мне, что она уже в сознании, но не говорит после шока. Однако стоило Моги заметить меня, как она тут же открыла рот, пытаясь что-то произнести. Мне не хотелось, чтобы она напрягалась, но Моги не слушала моих возражений: она все равно пыталась выдавить из себя хоть слово. Ее кислородная маска вся запотела… Наконец Моги выдохнула:
— Слава богу… я… жива.
Она говорила совсем тихо, но я все равно расслышал.
Едва она договорила, как вдруг заплакала. Я отвел глаза и наткнулся на порванную сумку — она стояла у кровати. Внутри блестела какая-то упаковка. Она привлекла меня, и я невольно потянулся за ней. Оказалось, в сумке лежали умайбо со вкусом бургера и соуса терияки. Содержимое после аварии помялось и раскрошилось в труху. Бездумно перебирая упаковку в руках, я вдруг понял, что сдерживать слезы больше не в силах, и заплакал.
Не знаю почему, но слезы хлынули именно в тот момент. Я помнил, что даже в «Комнате» Моги дарила мне умайбо, хотя больше не догадывался зачем.