Но, однако, они и сами подчиняются насилию.
В этом нет никакого смысла. Бесполезно подчинять себе стадо макак. Максимум – можно получить удовольствие. Впрочем, этой причины достаточно, чтобы прибегнуть к насилию.
Насилие – это нормально, если для удовольствия.
Моя этика верна, раз я сам себе могу так говорить.
Я снова позвал блондинчика. С того раза он всячески меня избегал, но я сказал ему, что, если он не придет, я возьму друзей и мы вместе оттрахаем Рино, и тогда он явился сразу. Я пригласил одноклассников – бывших дружков блондинчика – и Рино с подружками и отвел блондинчика к канаве. Это был грязнючий ручеек по колено глубиной, в котором нередко попадались дохлые собаки и все такое прочее.
– Слышь, макака! Ты ведь в секции по плаванию, да? – спросил я. – Ты, может, удивишься, но я очень плохо плаваю, знаешь? – я взглянул на Рино; та хихикала. – Ты мне не покажешь сейчас, как надо плавать?
Разумеется, об отказе не шло и речи. Когда я указал ему: «Уаа, только не говори, что собираешься плавать в одежде! У тебя что, совсем мозги отсохли?» – он совершенно добровольно разделся до трусов. Естественно, так я ему остаться не позволил и заставил снять и трусы тоже. «Иии!» – закудахтали Рино и ее подружки.
Белобрысик поплыл. Было видно, что он отчаянно пытается выглядеть невозмутимым. Когда я приказал ему поплавать баттерфляем, он показал весьма динамичный баттерфляй в канаве. Это было так смешно, что я хохотал до слез, заодно попинал его. Половине учеников быстро наскучило это зрелище, как он хлебает грязную воду, но Рино смеялась и хлопала в ладоши.
Я стал говорить с Рино, так чтобы блондинчик все слышал. «Рино, давай потом пойдем в гостиницу». «Э? Н-не надо говорить такие вещи при всех, Ко-тян! Я стесняюсь!» «Ты не хочешь?» «Да нет… не то что я не хочу». «Ну пойдем тогда». «…Хорошо». «Сделай что-нибудь вроде вчерашнего, это было так классно!» «Ну, я не против… эй, ну правда, не говори так при всех! Ой глупый…»
Белобрысика вырвало прямо в канаву.
Как и обещал, потом я отвел Рино в гостиницу. Там уже ждали несколько человек. Я получил деньги от незнакомых мне мужчин и ушел домой, оставив Рино в гостинице.
Разумеется, я рассказал об этом белобрысику.
С того дня я его больше не видел.
О да, насилие, несомненно, ничего не решает. Оно только порождает ответную ненависть. Ты прошел через все это лишь потому, что бездумно прибегал к насилию, понятно тебе?
Но и мне пришлось заплатить за то, что я прибег к насилию.
Историю с канавой не удалось скрыть, так что в конце концов о ней узнала мать. Когда ей стали известны подробности, она стала бояться меня и обращаться со мной, как с чужаком. Сейчас мы уже почти не общаемся. Хотя я по-прежнему так ее люблю.
Однако я продолжал предавать ее. Я снова и снова прибегал к насилию. Удовольствие от насилия стало для меня наркотиком.
Я по-прежнему считаю, что насилием ничего нельзя решить. Зато разрушить можно абсолютно все и всех. Любого человека может уничтожить насилие – каково бы ни было его общественное положение, каким бы он ни был знаменитым, сколько бы у него ни было денег. Когда я применяю насилие, зная при этом, что разрушаю чью-то жизнь, в моем сознании вспыхивает белый свет, разносится по всему телу и щекочет мне сердце, словно пытаясь его растворить. И это так здорово, что я не могу остановиться.
Готов спорить, когда-нибудь и меня кто-то уничтожит.
Когда я воображаю, как мои внутренности растворяются в серной кислоте, мне почему-то приятно. Невероятное чувство облегчения я испытываю, всего-навсего рисуя в воображении картины, как все мое тело превращается в жидкость.
Мне плевать, почему так.
Просто интересно: может, я и должен был оставаться жидкостью? Может, было бы к лучшему, если бы я так и не принял человеческого облика после насилия со стороны моего отца.
– У тебя есть желание?
Ну и как я должен был ответить на этот вопрос?
Какое у меня могло быть желание, если я знал, что все равно когда-нибудь меня уничтожат?
Я… нет, не только я. Все рано или поздно потеряют всё. Тогда есть ли на свете хоть что-нибудь, что имеет значение? Если есть – не стесняйтесь, дайте мне знать.
Когда я понял, что ничто на свете не имеет значения, все стало таким скучным. «Скука» – это, как сказал Дайя Омине, монстр, и она пытается меня сожрать.
Так что меня все устроит, если только оно поможет мне разогнать скуку.
И поэтому я создал «Игру бездельников» и начал «Битву за трон».
Первый раунд «Битвы за трон»
Все впечатления свежие, все было так классно. Убийства, обман – все было, как я ожидал; я даже был тронут тем, насколько эта игра соответствует моим желаниям.
Мм, если подумать – пожалуй, маловато было напряжения; Дайя Омине в качестве [Революционера] был чересчур силен. Этот тип плюс [Революционер]? Кто тут говорит о балансе?
Второй раунд «Битвы за трон»
Обалденно. И много пикантных сцен, так что было на что посмотреть. Когда Юри-тян умоляла меня убить Кадзуки Хосино сразу после того, как соблазнила меня, я смеялся так, что чуть сердце из груди не выскочило.
Но, серьезно, Юри-тян просто пугает. В самом конце, когда она убила моего NPC, она притупила мою бдительность, разыграв полное смятение и растерянность; у нее все лицо было в слезах; и она пырнула меня, когда я подошел к ней, чтобы утешить! Она демон, это точно. Сам дьявол. Как после этого доверять женщинам?
Третий раунд «Битвы за трон»
Все произошло так быстро, даже смешно. Какое страшное лицо было у Преда, когда она первой убила Юри-тян. Ну, такое развитие событий тоже может быть прикольным время от времени, наверно.
И, наконец, четвертый раунд «Битвы за трон»
Из-за того, что игра начала мне постепенно надоедать, да плюс к этому и Кадзуки Хосино пытался не дать другим убивать, прикольных сцен было не так много. Да, он явно не разбирается в том, что хорошо и что плохо. Пусть они убивают больше, ну правда! Пусть обманывают друг друга! Выкиньте только эту ерунду про мир-дружбу! Нафиг мне эта драма.
Вот, ну и поэтому я не очень внимательно следил за четвертым раундом «Битвы за трон». Я краем глаза проглядывал сцены, где не происходило чего-нибудь реально интересного, вроде чьей-нибудь смерти. Потому-то я был не очень внимателен, когда смотрел [Тайную встречу] между Дайей Омине и Кадзуки Хосино.
«В о в с е т ы у м е н я н е в ы и г р а л».
Пока Кадзуки Хосино не произнес эти самоуверенные слова.
Что несет этот дебил, который даже не может определить, кто «владелец»? – сперва я ухмылялся, думая так; но потом, когда я наблюдал за их разговором и за их лицами, меня внезапно посетила вот какая мысль:
а может, он понял, что я «владелец»?