– Но ты же со мной согласилась?
– В твоих словах есть смысл. Думаю, мы действительно слегка зазнались, и мы несовершенны, и мы иногда совершаем ошибки. Но все это не повод останавливаться. Мы не должны сдаваться из-за таких мелочей. Мы не должны сдаваться реальности и принимать зло человечества как неизбежную данность. Мы не должны оставаться беззащитными. Я на это не соглашусь. Но спасибо за критику – я приму ее во внимание и буду думать, прежде чем убить кого-то!
– От того, что ты «будешь думать», твои поступки не станут правильными!
– Говори что хочешь, но я не считаю этот метод порочным по сути.
Ее глаза подернулись пеленой безумия, и она продолжила:
– И поэтому я не остановлюсь. И я не передумаю насчет Отонаси-сан.
Эх. Вот к чему все в итоге пришло.
Тихий вздох срывается у меня с губ.
– И что означает этот вздох? Ты наконец-то сдался? Мне удалось тебя сломать?
– Да, я сдаюсь!
Сдаюсь – прекращаю искать, как решить проблему, не убивая тебя.
Значит, так. Ни в коем случае нельзя, чтобы она поняла мои намерения. Если я не сделаю этомгновенно, толпа [рабов] меня скрутит. Я должен нанести удар без тени колебаний. Нельзя позволить ей ощутить мою ауру убийства.
Убить.
Я должен ударить ее в сердце, чтобы она умерла мгновенно, – но сделать это так же легко и непринужденно, как насвистываю знакомую мелодию.
– …Люди, которые заслуживают смерти, э?
Ироха-сан считает, что такие люди существуют.
В конце концов, мы ведь тоже люди – и это не то, что мы можем решать сами для себя. Даже я могу вспомнить нескольких человек, которых, на мой взгляд, следовало бы прикончить; но это неправильно. Это должно бытьнеправильно.
Если моя позиция неверна, то, что я собираюсь сделать сейчас, простительно. Но я не желаю этого. Я сам себя не прощу.
Я просто совершаю ту же ошибку, что и они.
Люди, которые, по моему мнению, заслуживают смерти.
С моей колокольни…
…каждый, кто причиняет боль Марии, заслуживает смерти.
П о э т о м у я в о н з а ю н о ж в с е р д ц е И р о х е - с а н.
Я не делал никаких лишних движений.
Я дождался, когда она чуть отведет взгляд, подобрал нож и, едва поднявшись на ноги, ударил. Клинок погрузился в ее тело.
Умри.
Такой мысли у меня в голове не было.
Не было даже намека на жажду убийства. Я всего лишь сделал то, что должно быть сделано. И все.
Ах, неужели –
Неужели какая-то сторона меня кажется другим ненормальной?
Если так, я должен любой ценой не дать Марии увидеть эту сторону. Вот именно, если она увидит, мы –
– Что… что ты делаешь, Кадзуки?
Мое сердце екает.
– А, ааах!..
Почему?
Почему она?..
Это обращение ко мне. Эта интонация. Этот голос.
Голос, который я так люблю, принадлежит –
– …Почему… почему ты… это делаешь, Кадзуки?
Девушка с бумажным пакетом на голове подходит ближе.
– Ээ, ах!..
…Как же я раньше не заметил? Как я мог ее не заметить, я ведь должен был ощутить ее присутствие, даже не видя лица? Все просто. Здесь темно, и я не разглядывал каждого члена этой банды с пакетами. Почему же я не подумал чуть-чуть больше, для чего Ироха-сан вызвала меня в такое темное место?
Почему же я не заметил то, что Ироха-сан хотела скрыть больше всего?
Стройная девушка снимает пакет с головы.
– Мария.
Это Мария.
Вне всяких сомнений, это Мария.
– Кадзуки, – говорит она мне дрожащим голосом.
– Почему ты…
– Потому что я ей сказала.
На вопрос, который я прошептал, отвечает Ироха-сан; впрочем, я и сам уже начал смутно догадываться. Отвечает, хотя нож в моей руке по-прежнему вонзен ей в грудь.
…Ну да, я уже понял. В то самое мгновение, когда я нанес удар, – не было никакого сопротивления, какое должно быть, когда нож во что-то вонзается.
Ироха-сан берет нож, который предположительно воткнут ей в сердце, вместе с моей рукой и прижимает его острие ко второй моей ладони. Я не чувствую укола. Клинок просто уходит в рукоять.
Никого нельзя убить этим ножом – точнее, этой безделушкой.
– Не желаешь узнать объективное мнение о своем поведении в последние несколько минут, Кадзуки-кун?
И, пока я не вышел из столбняка, Ироха-сан выплевывает:
– Это называется «человек видит только себя».
Она забирает фальшивый нож из моей безжизненной руки.
– Тебе [приказ], пес. Лай и играй.
Голый человек, только что якобы корчившийся в агонии, мгновенно вскакивает на четвереньки и начинает носиться кругами и гавкать, нисколько не смущаясь, что он весь в крови.
– Я ведь уже сказала тебе, что [приказы] необязательно произносить вслух?
Ироха-сан бьет ножом бегающего вокруг нее «человека-собаку». Несмотря на то, что от такого удара ему не может быть больно, он начинает визжать и снова падает.
– Мы обрызгали его фальшивой кровью, пока ты не видел. А потом я [приказала] этому «человеку-собаке» притворяться раненым каждый раз, когда я его бью. И ты купился, как идиот.
Аах, ну да, если вспомнить… я ведь не видел, как она наносила удары, – мне толпа с пакетами закрывала обзор. Я только слышал, как он вопил, и видел, как он дергался в агонии, весь в красной жидкости. Здесь так темно, что поддельную кровь легко принять за настоящую, и пакетик с «кровью» Ирохе-сан тоже легко спрятать.
– …Почему, почему ты это…
– Потому что – ну, потому что мне [приказал] Омине-кун. Он дал мне ровно один [приказ]: «Показать Марии Отонаси, что Кадзуки Хосино ее предал».
Ироха-сан переводит взгляд на Марию.
– Это было тяжелее, чем я думала! В смысле, она так слепо тебе верила. Ее не так-то легко было заставить поверить, что ты ее предал.
Мария кусает губу.
– Но привести Отонаси-сан было очень легко. Я воспользовалась тем же методом, что и с тобой, Кадзуки-кун: угрозой. Я ей сказала: «Если ты мне не подчинишься или попытаешься что-нибудь выкинуть, мои [рабы] убьют Кадзуки-куна»; этого оказалось более чем достаточно, чтобы Отонаси-сан пошла за мной, хоть это и звучало чертовски подозрительно. Ну и, конечно, безобидное требование «смотреть молча» ей было достаточно просто выполнить. И я ей показала, – Ироха-сан тыкает фальшивым ножом себе в грудь, – как ты пытался меня убить.
Всё –
Всё, что она делала и говорила, было исключительно затем, чтобы показать Марии мое желание убивать? Положила нож поблизости от меня, разозлила меня, заявив, что прикажет изнасиловать Марию, и заставила меня придумать, как ее убить, разыграв убийство перед самыми моими глазами…
И в итоге я ударил ее фальшивым ножом – как она и планировала.
Ироха-сан щелкает пальцами. И тут же толпа с пакетами расходится в ленивой, неорганизованной манере – словно специально показывая мне, что их работа здесь закончена.
– Синдо мне сказала смотреть внимательно, потому что ты, скорее всего, попытаешься ее убить, – Мария старательно отводит глаза. – Я ей не поверила. Даже когда она сказала, что Омине уже начал использовать свою «шкатулку», и я поняла, что это правда, я все равно не верила, что ты способен кого-то убить. Решить проблему путем убийства – абсолютно неприемлемо. Как только ты прибегаешь к убийству, ты полностью деградируешь, и твои идеалы теряют всякий смысл. Ты должен прекрасно знать, что я думаю на этот счет. И ты должен знать, что я не могу сотрудничать с таким человеком. И все же ты…
Она качает головой – видимо, просто не может подобрать слова.
– …Нет, давай не будем обо мне. Я все равно не понимаю, Кадзуки. Ты ведь изначально не убийца. Пусть это не убийство, а всего лишь покушение – сам факт, что ты пытался лишить жизни человека, вызовет у тебя постоянные угрызения совести. Под тяжестью этого греха ты не сможешь больше вернуться к своей «повседневной жизни», да и сама эта «повседневная жизнь» будет искажена, потому что ты сам изменишься. А, но проблемы будут не только психологического плана; ведь если ты совершишь убийство, закон отберет у тебя «повседневную жизнь», разве не так? Поэтому ты… человек, для которого его «повседневная жизнь» превыше всего, никогда не склонишься к убийству.