«Ущербное блаженство» уничтожено раз и навсегда, и «Пустая шкатулка» Кадзуки тоже теряет силу.
Все кончено. Я уверена, в наши жизни никогда больше не вмешаются «шкатулки»; Кадзуки продержался до конца и истребил своего врага.
Кадзуки победил «шкатулки».
Он поворачивается ко мне. В его глазах нет разума, и они меня не видят. Думаю, он даже себя не осознает.
Однако Кадзуки не отводит от меня взгляда.
Почему-то мне кажется, что я знаю, чтО он сейчас произнесет. Он сейчас совершит чудо.
– …Мария.
Мое имя, должно быть, прижилось у него во рту, после того как он столько раз его произнес.
Я не должна надеяться на многое, говорю я себе. Я не должна просить большего счастья, чем то, которое имею сейчас.
Однако мое сердце не слушается. Меня охватывает такая радость, что я всхлипываю.
Как можно меня винить?
Я ведь уже не воительница Ая Отонаси. Я Мария Отонаси, плакса.
Эпилог
…У тебя есть желание?
+++ Касуми Моги, 19 лет, 10 апреля +++
Моя первая любовь, видимо, закончилась, как только появилась она.
Не раз я думала сдаться, но… а, да понимаю я! Между ней и Хосино-куном есть что-то очень сильное! Я достаточно долго была в него влюблена, чтобы это понять.
Солнце светит ярко, и деревья сакуры прекрасно видны на фоне остальных благодаря ярко-розовым цветкам. Сегодня (и вообще раз в два дня) я упражняюсь с луком на стрельбище, расположенном на территории громадного реабилитационного центра.
Мои руки сейчас заметно сильнее, чем были до аварии, но все равно мне пока трудновато натягивать лук. Мне едва удается просто посылать стрелу по прямой, что уж говорить о прицеливании, так что я, конечно, мажу.
Я тихонько вздыхаю. У меня всегда было неважно со спортом, и сомневаюсь, что я гожусь в лучницы. Вряд ли в обозримом будущем я доберусь до Паралимпийских игр… хотя, если я это скажу моему физиотерапевту Рёко-сэнсэй, она, наверно, рассердится. «Таканаси-сан выиграл золото, а ведь вначале он был еще хуже, чем ты!» или «Гото-сан выиграла теннисный турнир среди колясочников, восстановившись после попытки суицида». Мне так надоели эти ее истории… Вкладывай душу, девочка! Усердный труд поможет тебе исполнить свои мечты! Не сдавайся, старайся больше! Блин, она слишком кипучая. И строгая. Лучше бы ей быть помягче с девушкой-инвалидом, такой как я.
Никакого особого обращения со мной в этой громадной больнице нет. Здесь множество других больных в инвалидных колясках. По правде сказать, больше похоже, что Рёко-сэнсэй не жалеет меня, а завидует моей молодости. По-моему, она немного чокнутая.
– Касуми-тяаан!
Подняв голову, я вижу радостно машущего мне Исидзаки-сана, теннисиста.
Я смущенно улыбаюсь и машу ему в ответ. Обычно я пытаюсь избегать такого рода выражений лица, но пока не очень успешно. Как я должна держаться с человеком, который признался мне в любви?..
Чтобы прекратить думать о всякой ерунде, я снова натягиваю лук.
В первое время после аварии я считала, что шансы найти парня, который примет меня вот такой, очень малы. Рискну предположить, что любой в такой ситуации думал бы примерно так же. Но здесь, в больнице? Не то чтобы я хвасталась, но здешние парни все любят меня. Если бы это были тоже инвалиды, одно дело, но ко мне пытаются подкатывать даже ребята с отличным здоровьем – гораздо чаще, чем в школе, когда я сама была здорова.
Я сначала недоумевала, почему их тянет к (физически) проблемным девушкам вроде меня, но постепенно начала понимать, что ими движет. Многие люди хотят, чтобы на них полагались другие; таким женитьба на мне обеспечит жизнь, стоящую того, чтобы ее прожить. Их интерес ко мне в основном проистекает из того, что мне придется на них полагаться.
Может, мне стоит подпускать к себе людей с такими странными вкусами? Однако, если говорить совсем откровенно, я пока что не могу принимать их отношение за чистую монету; я не могу избавиться от ощущения, что их интересует моя инвалидность, а не я сама. У них, похоже, сложилось (ложное) впечатление, что инвалидность дает мне какую-то особую красоту, недоступную обычным девушкам. Или они просто хотят встречаться с кем-то, кто слаб и будет их во всем слушаться? Наверно, у меня плохой характер, если я позволяю себе такие негативные мысли.
Но есть одна мысль, которую я не могу выкинуть из головы.
Вот Хосино-кун обращался бы со мной одинаково, парализованы мои ноги или нет.
Когда эта мысль снова у меня мелькнула, стрела полетела совсем не туда.
Были какие-то ужасные происшествия с моим и его участием – гораздо хуже, чем моя авария, – но я почему-то не помню их в деталях. Они были загадочные и даже абсурдные.
Я их помню, но очень обрывочно: заточение в каком-то другом мире, где Хосино-кун мне четко отказал; происшествие, вызванное Миядзаки-куном; таинственная смерть Кодая Камиути; феномен «людей-собак», связанный с Омине-куном; и – то, что Хосино-кун потерял себя.
Но самых важных деталей в моей памяти нет. Она как нарезанные кусочки целлулоида. Все эти происшествия, по-видимому, как-то связаны между собой, но не могу вспомнить, как именно. Словно истина за всеми этими случаями скрыта некой высшей силой.
Меня еще кое-что беспокоит. Например, что-то не так с Наной Янаги и Тодзи Кидзимой – друзьями Хосино-куна, поступившими в старшую школу вместе с ним. Мы, в общем, неплохо ладим, но почему-то, непонятно почему, мне кажется странным то, как естественно они вписались в школу. Я помню, как мы подружились. И я помню свою досаду на Нану-сан, которая вечно пыталась подкатывать к Хосино-куну, хотя у нее самой есть парень. Однако почему-то эти воспоминания выделяются, кажутся нереальными – как будто их создали задним числом, чтобы заполнить провалы.
Мне кажется, что я… нет, что мы все забыли что-то очень важное.
Чем бы это ни было, последствие, имеющее значение лично для меня, ясно как день:
Хосино-кун исчез из класса, в который я мечтала когда-нибудь вернуться.
Мой врач всегда горячо рекомендовал мне переехать в реабилитационный центр – более крупный и лучше оснащенный. Я отклонила его предложения и осталась в больнице только потому, что хотела вернуться в школу и увидеться с Хосино-куном. Однако сейчас его там нет, и моя мотивация тоже угасла.
В результате я уехала из родного города.
Впрочем, оставался еще один вопрос, который необходимо было решить.
На следующий день после того, как было решено отправить меня в реабилитационный центр, я попросила Отонаси-сан зайти в больницу. Получив разрешение от медсестры, я встретилась с ней один на один на крыше. Мне не хотелось говорить с ней в палате, потому что я знала, что не смогу сдержаться.
Холодный осенний ветер пробирал меня до костей, а я смотрела на Марию Отонаси. На фоне потрясающего осеннего пейзажа далеких гор она казалась точно картиной на холсте. Впрочем, она и без фона походила бы на потрясающую картину.
Она остригла волосы до плеч, утратила часть своей таинственной ауры, и с ней стало чуть легче заговаривать. Впрочем, я убеждена, что стрижка тут совершенно ни при чем.
Глядя на красивую девушку передо мной, я подумала: «Я ее никогда не полюблю».
Я была вполне уверена, что мы с Хосино-куном стали бы хорошей парой, если бы не она. Ее же следовало винить и в том, что произошло с ним. А вот если бы я смогла вписаться в его повседневную жизнь, то Отонаси-сан осталась бы в стороне и Хосино-кун сейчас был бы таким же, как прежде.
Наверняка тогда у нас было бы будущее, в котором я звала бы его ласково по имени, «Кадзуки-кун».
Это она во всем виновата.
Это Мария Отонаси принесла хаос в нашу жизнь.