Меня попросили рассказать о произошедших за время моего отсутствия событиях. И тут я уже не могла удержаться! Просили вежливо. Вежливость успешно подкреплялась нужными раздражениями моего мозга. Впрочем, об этом я очень скоро забыла. Рот сам открылся и затараторил все, что отпечаталось в моей памяти за время пребывания в Дальтерии.
Говорила я долго. Я оживленно размахивала руками, изображая полёты ос во время атаки на несчастных арантьягов, усердно трясла головой, объясняя про патологическое влияние солдатских шлемов на Антинории, ползала по полу, изображая крадущегося ашера, возмущалась беспринципностью дикарей-толстяков и пыталась спрятаться от надвигающегося эхолора за выдвинувшейся из стены панелью управления. Я блаженно вздыхала, словно наяву представляя завораживающие красоты Земли и, конечно же, я выболтала все, что знала про Зэлдара. Я говорила о нем, как о человеке, показавшем мне, что значит настоящий мир. Как о том, под чьей маской напускной жестокости скрывается огромное раненое сердце. Как о защитнике планет, жизнь на которых подчас непроста, но воздух — всегда чист и свеж, а закаты ярки как никогда.
Я говорила и говорила, до того момента, пока эмоции окончательно не затопили меня, и я перешла на крик, доказывая необходимость примирения империй. Я подскочила к людям, устроившимся поодаль на небольшом возвышении, словно в старомодном маленьком театре, и вцепилась в костюм ближайшего наблюдателя с ярым криком требуя прекратить войну. Кто-то заметил, что пора остановиться. Они боялись, что эмоциональный всплеск может привести к непредсказуемым последствиям. Нервная система могла дать сбой, а у них были другие планы в отношении меня. Нас. Я нужна была нормальной. Я и ребёнок.
Новое нажатие на кнопки-манипуляторы и мое сознание отключилось, погружаясь в негу сна, такого же глубокого, что бывает лишь после опустошительного утомления. Я словно прожила полгода заново и теперь мне требовался полноценный отдых. Моментально заснув, я упала в чьи-то руки.
Всегда неизвестно, как мозг отреагирует на чуждые ему воздействия. Фактор неопределенности, на который учёные склонны закрывать глаза. С виду все в порядке, а внутри… Что происходит с сознанием человека, подвергшегося нейроимпульсному вмешательству? Мало кто решается опробовать на себе подобный эксперимент, так что свидетельств мало. В тот день я стала живым воплощением практики, которую мы проходили в секции методов дознания. Я не знаю, сколько длилась моя вынужденная отключка. Я лишь уверена в том, что в какой-то момент, несмотря на то, что по виду я спала глубоким и безмятежным сном, мое сознание внезапно стало активно.
Способности чувствовать и слышать вернулись так резко, словно на меня вылили стакан ледяной воды. В нос ворвались незнакомые отталкивающие запахи, которые я не могла распознать. Что-то искусственное, не живое. Едва слышное, но достаточно навязчивое для того, чтобы возникало желание поморщиться. Я не смогла это сделать. Я хотела открыть глаза, но веки словно налились пиротерсом и оказались спаяны между собой. Я вскрикнула… оказалось, это был внутренний голос. Ни один звук не вырвался наружу. Губы так же не поддавались. Все мое тело, каждая мышца, были парализованы, словно в фазе глубокого сна. Я не могла пошевелиться, ровно как и вымолвить слово. Мозг же вовсю работал, панически пытаясь оценить опасность происходящего.
Я лежала на мягком месте, рядом чуть слышно пощелкивал какой-то прибор. Несколько мгновений я провела, прислушиваясь к этой пугающей тишине. Хотелось проснуться окончательно, но тело словно специально отказывалось слушаться. Внезапно этот относительный покой оказался нарушен голосами, переговаривающимися недалеко, словно за перегородкой, и не слишком громко. Я напряглась, стараясь различить слова.
— Вы должны были учесть ее положение, — незнакомый мужчина говорил с некоторым раздражением. — Информацию можно получить и в несколько этапов.
— Мы все тщательно проверили, ее здоровью ничего не угрожает, — второй голос звучал более тонко и казался извиняющимся. — Вам не следует волноваться, месмер Артикоолюс.
Месмер… Один из двенадцати персон, возглавляющих Галактический Союз. На мгновение мелькнула надежда. Ведь это именно тот человек, который мне нужен! И он поддерживает меня! Я должна ему все объяснить, сейчас, немедленно… Он способен принять судьбоносные решения! Я попыталась пошевелить руками и привстать — тщетно… Сделала еще одну попытку. И еще. Однако на четвертой я замерла, пытаясь осознать смысл произнесенных далее слов.
— В условиях дефицита знаний Вы должны были действовать в интересах ребенка. Прежде всего. Если бы вы только его потеряли… — голос верховного человека вдруг стал шипяще-угрожающим и меня уколола необъяснимая тревога. Вроде бы статусный мужчина проявлял заботу о нас. Или нет?..
— Ну что Вы, ну что Вы! — оправдывался второй, судя по всему, врач, поставивший мне инъекции. — С ребенком все в порядке, все показатели в норме… Состояние матери мы легко можем контролировать, Вам не о чем волноваться…
— Вы уверены в том, что это именно его ребенок? — голос первого человека снова молниеносно поменялся, став заинтересованным и "прицельным". С таким собеседником говорить неискренне не выйдет. Интонация звучала властно. Вот и доктор явно боялся. Я сжалась внутри от слова "его", интуитивно чувствуя угрозу. Хотелось открыть глаза и увидеть себя в привычной обстановке старинного замка, вздохнуть с облегчением, избавляясь от последствий тревожного сна. На секунду показалось, что так оно и будет…
— По крайней мере, вероятность этого крайне велика. Придумать такое, тем более под действием нейромодуляторов, не позволяющих солгать, ни у кого не выйдет, — радостно заявил второй, облегченно вздыхая, что месмер заинтересовался чем-то иным, помимо некомпетентности сотрудников, проводивших дознание. — Мы, конечно, проведем дополнительные исследования…
— Без риска, — отрезал верховодитель. — Отдаем приоритет сохранности ребенка, тем более, как я вижу, недолго осталось…
— Конечно! — снова поддакнул доктор. — Психологические проблемы матери мы сможем нивелировать, благо, для этого все есть. Она не будет волноваться.
— Уж постарайтесь!.. — с нажимом отозвался месмер. — И отвлеките ее от мыслей о ребенке! Используйте для этого, что нужно, аппаратуру, родственников…
— Простите, считаете целесообразным разделить? — полюбопытствовал второй голос весьма активно. Словно с интересом принимая инструкции о предстоящем фронте работ.
— Несомненно.
— Конечно, привязанность матери к ребенку уже могла сформироваться, но мы… — начал доктор, а я почувствовала, как мне не хватает воздуха.
— Меня интересует привязанность отца к ребенку куда больше, чем привязанность матери, — неумолимо отрезал властный мужчина. — А уж если есть привязанность и к матери, то нам вдвойне повезло…
Мое сердце заколотилось быстро-быстро, стараясь обеспечить тело недостающим кислородом. Видит Вселенная, я бы многое отдала, чтобы не слышать последующие слова.
— Постарайтесь обойтись без естественного рождения. Лишние риски и истерики ни к чему.
— Вас понял! — радостно воскликнул докторишка. — Конечно, так проще устранить безусловную связь, достаточно матери один раз увидеть ребенка и… проблем не оберешься. Эти женские крики… К тому же придется долго держать женщину на модуляторах, если мы столкнемся с последующей депрессией после пропажи значимого объекта. Мать, безусловно, проще переживет потерю, если вообще не увидит ребенка. Мы вовремя проведем операцию и территориально ассимилируем обоих на тех базах, которые Вы укажете в распоряжении. Оба объекта будут под Вашим контролем. Сможете распоряжаться каждым из них независимо.
— Вы правильно меня поняли… доктор, — согласился сухой голос, сделав акцент на последнем слове. Словно подчеркивая, стоит кому-то отступить от плана… Скрытая угроза так и рвалась из этого слова, пытаясь укусить воздух снаружи.
— Конечно! — подобострастно ответил собеседник. Казалось, он был очень рад. — Мы все сделаем во благо Союза!