Я уже заметила, что дальтериец все делает, не медля и не теряя даже крупицы времени. Раз приняв решение, он незамедлительно и чересчур решительно исполняет его, не тратя лишние ресурсы на размышления. Так было в нашу встречу на Катарии, в ярости сражения с осами, и тогда, у стены…
— Плохо… — низкий голос не сказал, а, почти прошипел на моим ухом так, что волоски на моем затылке снова зашевелились. Будто бы это я виновата во всем том, что со мной произошло… Глупые мысли окончательно сбили меня с толку, грубые руки, казалось, прожигали дыры на одежде, слишком сильно зажав меня в тисках.
Мы уже почти дошли до черного хищного аюстера, на поверхности которого многократно в разных гранях насмешливо продолжали отражаться два ярких светила, когда я снова заелозила, стараясь сбросить чужие руки и, закипая от бессилия, выкрикнула:
— Хватит, я сама!
Громкий выдох и ладони разжались так резко, что я едва устояла на ногах, но появившиеся силы позволили на радостях преодолеть несколько оставшихся шагов до аюстера. Пока за спиной плавно смыкалась дверь я знала, что Зэлдар никуда не ушел и продолжает наблюдать за мной, словно хищник, примеряющийся с какой стороны подобраться к жертве. Однако захлопнувшиеся двери вмиг создали иллюзию покоя, пусть недолговечного, но именно он был меня больше всего необходим в настоящий момент. В каюту я входила, ощущая, как глаза начинают слипаться, а слабость мягкой негой окутывает дрожащее тело.
***
Когда чужая стала говорить, я ощутил странное чувство. Оно было новым в моей жизни, оттого потребовалось некоторое время, чтобы обозначить словами то, что приятно колыхалось внутри. Гордость. Не за себя… Удивительно… Испытывал ли я нечто похожее прежде? Пожалуй, нет. По крайней мере, не могу вспомнить ни одного эпизода, кроме детского воодушевления от знакомства с Грегори, моим учителем по робототехнике, мудрым стариком, обучившим меня азам конструирования жизнеподобных машин. Он погиб тогда же, когда и мать, при нападении. А его уроки провалились в бездну моего моментально почерневшего сознания, подменившего идею познания одной единственной страстью — местью.
И вот снова… Словно из забытья возникло нечто такое, что с трудом укладывалось в привычный мне распорядок. Неожиданно я стал гордиться чужой как чем-то, что было моим. Словно мы вместе пытались двигать неподъемную скалу, по крупице смещая ее с мертвой точки. Это открытие оказалось настолько ошеломляющим, что мне потребовалось несколько минут, чтобы принять его. На это время я даже забыл о предмете всеобщего напряжения — рассуждениях чужой о причинах неповиновения солдат. В том, что она не ошиблась, интуиция кричала сразу, как и задолго до появления чужой заставляла меня усомниться в свободе их действий. Только рациональных объяснений я сам найти не смог.
И вот теперь, глядя на девчонку в центре арены, напряженно и со страхом пытающуюся отстоять правду… Правду, которая вполне может стоить ей жизни. Я неожиданно понимал, что нечто незримо сдвинулось и у меня внутри, словно маленький камень сорвался с неподвижного основания и, звонко отбивая каждый удар, резво поскакал вниз. Туда, где застыли в светлой мольбе глаза чужой.
Моментально на смену новому ощущению пришло такое привычное старое. В груди разлилось теплое удовольствие от чувства безграничной власти. Чужая была как на ладони, вся поза ее хрупкого, словно фарфорового, тела выражала безграничную просьбу, а вокруг, будто круги по воде, разливался страх, смешанный с надеждой. Я впитывал эти эмоции и не мог остановиться, сейчас лишь от моего решения зависела ее судьба. Ее и всех вокруг.
Фарфоровая кукла подрагивала под моим взглядом, даже сейчас, издали, я ощущал ее тревожное напряжение. С трудом вытеснив потребность по крупицам изучить оттенки ее эмоций, я, наконец, огласил свое решение, распустив солдат до вынесения дальнейших результатов расследования.
Необходимо было срочно заняться проверкой влияния модуляторов в шлемах, но я поддался порыву разобраться в собственных непривычных мыслях. Пора. Пора получить ответы на многие вопросы. Время пришло, наконец, расколоть сознание чужой, обнаружив на его месте, как обычно это бывает, гнилой орех, насквозь пораженный малодушным желанием выжить любой ценой. Но я не стал обманывать самого себя, что-то давно подсказывало, что в случае с чужой, реальность может оказаться куда сложнее.
И все же необходимо было выяснить истинную причину событий, давно отзывавшихся тревожными звонками внутри. Например, каким образом девчонка получила доступ к сложному оборудованию для проверки влияния шлемов. Или кто ей помог разгадать особенности поведения ос-ресторов, выставив меня посмешищем на всеобщее обозрение. Последняя мысль неприятно кольнула, я невольно сжал кулаки, импульсом выскочил со своей ложи и решительно направился в сторону дерзкой девицы.
По дороге меня задержали таранторы, пришлось дать им уточненные указания по поводу предстоящей тотальной проверки. Поэтому когда я оказался на дорожной конструкции, опирающейся на уходящие в карцевый туман опоры, чужая шагала на приличном расстоянии впереди. Я быстро сокращал дистанцию между нами, но чем ближе я подходил к цели, тем очевидней становилось, что девчонка передвигается с заметным усилием. Я даже шаг заметил, пытаясь считать с подрагивающей фигуры дополнительную информацию. Что это? Пережитый страх, усталость, ранение или болезнь? То слабое звено, которым я непременно воспользуюсь, как только выявится малейшая сложность в получении необходимых сведений.
Однако события развивались совсем не в соответствии с решительным планом, созревшим в моей голове. Как только чужая вышла на перекресток и на секунду ее заслонила от меня группа спешащих солдат, дурное предчувствие слишком явно острым китом кольнуло в середине солнечного сплетения. Повинуясь бессознательному порыву, я резко дернулся в ту сторону, выхватывая взглядом белые волосы чужой, каскадом разлетевшиеся в стороны и мелькнувшие на краю обрыва.
Я успел… Натренированное тело двигалось, опережая сознание, не оставляя и малейшего намека на лишние размышления. Схватив чужую за ногу в момент падения в смертельно ядовитую пропасть, я застыл, пару секунд стараясь привыкнуть к происходящему. Вот она… жизнь другого человека, обладателя столь ненавистных белых волос, у меня в руках. В самом прямом смысле, достаточно разжать пальцы и хрупкое биение сердца оборвется в доли секунды. Я глубоко вздохнул, втягивая воздух с разлитыми в нем испарениями страха.
На удивление, я не ощутил привычного удовлетворения от беспомощного положения жертвы. Напротив, грудь затопили совершенно нежеланные и неприятные ощущения, которые я никак не хотел бы видеть. Непривычные, тягучие, разъедающие сознание и ту пародию на душу, которая за ним скрывалась.
Страх… Так нехарактерный для меня липкий, едкий, словно серная кислота, выжигающий дыры внутри, страх. Ведь я мог не успеть… Не пойти следом… Куда смотрит это растрепанное белое пугало, делая неуклюжие шаги прямо над ядовитым болотом? Раздражение на себя и все вокруг присоединилось следом, словно грузовой отсек. Я снова что-то упускал из виду, нечто важное, ускользающее сквозь пальцы, как сухой песок. Заставляющее заворачивать внутренности в темный густой вихрь мутных ощущений.
Я резко дернул девчонку вверх за ноги, поднимая словно шарнирную куклу. Раздражение вылилось в насмешку, разрядившую напряжение среди солдат. Да, в общем, кто она такая, чтобы занимать слишком много моих мыслей. Пленница… А настойчивые мысли рождены из-за почти невесомого ощущения чего-то, что не уложилось в общий стройный пазл. Все еще ускользало из-под моего контроля. Я отпустил чужую, не особо церемонясь. Она упала вниз, но так и не встала.
Каскад противоречивых чувств вновь затопил сознание. Отчего-то захотелось вновь увидеть дерзкое сопротивление чужой, чтобы затем медленно, присматриваясь к каждой детали, сломать его. Но девчонка сидела неподвижно, тяжело дыша, и словно собираясь с силами. Неприятное чувство кольнуло вновь, вызвав новую волну недовольства собой. Девчонку нельзя было оставлять без присмотра, но совершенно не хотелось доверять ее перемещение к аюстеру кому-то из солдат. Я сделал это сам, подхватив почти невесомое тело и потащив его в сторону корабля.