— Не думай, что я уже все забыла, приятель, я ничего не забыла.
Она подсунула ключ под выступ крылечка и туго завязала под подбородком платок.
— Смотри не забудь занести Джадову ставку в контору. Тебе же будет лучше.
— Не понесу.
— Смотри, пожалеешь.
— Надоело. Пусть сам носит.
— Да когда ему носить, соня ты ленивый, он же домой поздно придет.
— А мне плевать. Не понесу, и все.
— Ну тогда пеняй на себя…
Она обогнула угол дома и торопливо пошла по дорожке к воротам. Билли кружным путем обошел дорожку и издал губами неприличный звук. Услышав, как хлопнула калитка, он повернулся и пошел к сараю, стоявшему в глубине сада. Небольшая квадратная площадка перед сараем была усыпана гравием и огорожена бордюром из поставленных на ребро побеленных кирпичей. Крыша и стенки сарая были аккуратно покрыты полосами толя. Дверь была недавно выкрашена, а в верхней ее части выпилен квадратик с двумя свежеоструганными поперечными планками. На полке за перекладинами стояла птица. Сокол-пустельга.
Она была рыжевато-коричневая. Грудь в крапинах, а на спинке и крыльях — темные полосы. Остроконечные крылья скрещены над огузком, полосатый хвост. Билли пощелкал языком и позвал тихонько:
— Пус-Пус-Пус-Пус.
Птица взглянула на него, прислушалась, ее красивая головка сидела высоко на сильном теле, коричневые круглые глаза глядели настороженно.
— Слышала, Пус, как она опять разоралась… Старая корова. То сделай, это сделай, один я в этом доме все делать должен… Да пошли они все! Надоело! Все меня тюкают, каждую минуту пристает кто-нибудь.
Билли медленно поднял руку и поскреб по деревянной планке пальцем. Птица неотрывно следила за ним.
— А хуже всех Джад, вечно ко мне привязывается… и раньше тоже. Как тогда, прошлым летом, помнишь, когда я тебя принес… Уж так пристал, сил нет…
Джад завтракал, когда Билли спустился вниз. Билли взглянул на часы. Тридцать пять шестого.
— Ты-то чего вскочил, сопляк?
— Мы идем за гнездами, с Тибби и Маком.
Билли со свистом поднял шторы и выключил электричество. Утренний свет, прозрачный, как вода, ворвался в комнату, и оба обернулись к окну. Солнце еще не встало, но воздух уже прогрелся и над крышей дома, стоящего напротив, на фоне безоблачного неба отчетливо выделялись дымовые трубы.
— Утро опять отличное.
— Ты бы так не думал, если б шел туда, куда я.
Джад налил себе еще чашку чаю. Билли смотрел, как последние капли падают с носика, потом поднес спичку к газовой горелке. Чайник начал урчать почти сразу.
— Подумать только, мы будем по лесу ходить, а ты в это время под землю в клети спускаться.
— Вот ты и подумай, ведь на будущий год ты со мной туда же пойдешь.
— Не пойду.
— Не пойдешь?
— Нет, я на шахте работать не буду.
— А где же ты будешь работать?
— Не знаю, только на шахте не буду.
— Не будешь… И сказать — почему?
Джад вышел на кухню, потом вернулся, держа в руках пиджак.
— Во-первых, чтоб тебя на работу взяли, надо научиться читать и писать. А во-вторых, на что им сдался такой дохляк.
Джад надел пиджак и ушел. Билли налил себе чаю. Завтрак Джада, аккуратно завернутый в провощенную бумагу, остался на столе. Попивая чай, Билли поворачивал сверток пальцем то так, то этак. Потом он налил себе еще одну чашку, развернул бумагу и надкусил бутерброд.
Кухонная дверь с грохотом распахнулась, и запыхавшийся Джад ворвался в кухню.
— Завтрак забыл.
Он взглянул на развернутый сверток, потом на Билли, который держал в руке надкушенный бутерброд. Запихнув в рот остатки бутерброда, Билли вскочил со стула и опрокинул его, прежде чем Джад успел на него броситься. Джад споткнулся о стул и растянулся на полу во весь рост. Билли промчался мимо в сад и, перемахнув через забор, в поле. Через несколько секунд из дома показался Джад, он на бегу заворачивал в бумагу остатки своего завтрака. Он издали погрозил Билли свертком.